Чертухинский балакирь

Ульяна встала с Акимом в пару, Мавра было высунулась из-за сварбишников одернуть Акима за офтоки, но тот только еще выше ногами саднул: мужика в таком виде только ножом остановишь! За столом застукало враз, запершило в мужичьих глотках от заливухи, поднялась чихотня, гоготня, вилки, ножи скрестились в чашках с годовалым бычком, словно на битве, стаканы, кажется, сами заходили по столу из рук в руки, гомон, и бабий визг, и девичья песня вскружили, подняли кверху всю избу, и она на больших колесах покатилась по большой чертухинской улице догонять упавшее в это время за лес хмурое солнце.

Мужики, бабы, девки - все кишмя-закишело в глазах у Маши, и от сарафанных подолов ни Петра Кирилыча, ни Спиридона, ни света божьего, кажется, ей больше не видно.

Глава девятая КУПИНА

СОН-ТРАВА

Пропала в нашем чертухинском лесу сонная травка[20], и в самом народе перевелись колдуны и колдуньи…

Красивые цветы у сон-травы, посмотришь на них, и словно это смеются со стебля лукавые девичьи губы, и меж розовых губ дразнит тебя язычок, и белеет два ряда, как кипень, зубов… Этой травой колдуны и колдуньи девок лечили от худобы, от засухи сердечной, да и от разных болезней трава помогала, только редко кто с травой умел обходиться…

Корнем сон-трава уходила в землю на три аршина, и волшебную силу имели не листья, похожие на расставленные по сторонам руки - так вот и хочут, кажись, тебя за ногу схватить, когда ты с корзинкой по лесу идешь за грибами, - и не цветы, а самый последний в земле корешок, похожий на пальчик с ножки младенца.

Секрета этой травки и тогда простые люди не знали, а если знали колдуны и колдуньи, так передавали они его только в смертный час вместе с жизнью.

С этой травой во рту можно было сходить на тот свет и назад воротиться, только трудно было тогда приладиться к ней и все довести до конца.

С этой травы человек засыпал и по видимости своей мало чем отличался от мертвеца… Холодел снизу кверху, холод шел по телу, как вода по ветле, с корня к вершине, ни рукой, ни ногой не шевелился, а лежал, как положишь, и только блуждал на щеках чуть заметный румянец да из устен шло еле слышно дыханье…

Всякий подумает: умер!..

Потому никакими силами такого человека уже не разбудишь, пока-то он по тому свету все не исходит и не обглядит!..

Надобно было, чтоб месяц в небе три раза родился.

А за это время кого же десять раз не похоронят. Терпенье надо столько проплакать: за спиною работа!

Просыпались, значит, от этой травки в могиле… Потому, должно быть, когда у нас в Чагодуе на городском кладбище в третьевом году разрывали могилы (решило начальство чагодуйский погост оборудовать под сад для гулянья, так и зовется теперь: Мертвый сад!), так много покойников нашли вниз головой и с руками не на груди, как у всех, сложенными в крест, а в волосах или у рта, зажатыми в грозный кулак: захотел не в срок в Чагодуй назад воротиться, да где тут, ни псаря, ни царя оттуда назад не пускают!.. Теперь у нас нет этой травки, да и слава богу, что нету!..

К полночи мужики и бабы от пива и заливухи совсем ахламели, начали вытворять такое, что если бы видел да слышал, так, кажется, и лопух бы на огороде завянул… Не часто это в деревне и не со всяким бывает, но, надо правду сказать, все же бывает!..

Даже староста Никита Родионыч и тот свалился под стол, тащил к себе за ноги баб, не разбирая, какая своя, какая чужая, а тем то ли любо, то ли страмотно - визжат и ноги подолом укрывают.

Видит Мавра, что молодых пора из-за стола выводить, хотя и пиво не допито, и гости еще не все разошлись. Аким то и дело выводил с почетом на огород мужиков, хотя сам тоже шатался. Ульяна к полночи как провалилась. Сказала, что пойдет на минутку домой, и назад не вернулась. Песни у девок не ладились, от хрипоты петухи в горле начали кричать, парни, какие потрезвее, подались на улицу да в гумны - догуливать свадьбу, и в избе стало просторней. Мигнула Мавра Спиридону на молодых, и Спиридон под Мавриным глазом словно проснулся.

- Пора? - говорит Спиридон.

- Пора, Спиридон Емельяныч.

Спиридон встал из-за стола и вывел молодых на середку, благословил их широким крестом по-столоверски, а Мавра принесла из кухни большой совок с белой мукой и посыпала к ногам Петра Кирилыча тонкую бровку[21]Поклонились Петр Кирилыч с Машей Спиридон Емельянычу в ноги и за руки пошли по мучной дорожке в сени, где из-за теплой погоды была приготовлена новожену постель… {{Возле чулана девки осыпали молодых хмелем}} и простились, поваливши стадом на выход, а Спиридон у самой двери еще раз обоих перекрестил…

*****