Чертухинский балакирь

У балакиря есть сани,
Без кобылы едут сами!
Он, уедет наш жених
Из Чертухипа на них!

*****

В эту ночь не взошел уж, как потемнело, над Чертухиным месяц: посветил, да и будет! Избы стояли словно черные монахи возле дороги, и за селом по полю, и к лесу вплотную грудилась непроглядная темь. В одной только избе у Акима в окне горел огонек: Мавра ради такого случая зажгла перед образом Миколы лампаду и оставила ее на полном свету на всю ночь.

Под лампадой сидел Петр Кирилыч, облокотившись на руку, и о чем-то, видно, крепко думал. Бог его знает о чем. Петр Кирилыч был на простой взгляд… чудной человек. Только, должно, все о том же!

Только если взглянуть бы в окошко в ту ночь на него, так можно было бы подивиться: уж то ли так его облила светом лампада, то ли еще почему, только весь казакин на нем каждой ниткой так горьмя и горел, и то ли кудри это у него так золотились в лампадном свету, то ли с иконы упал ему на голову венчик - едва ли бы кто разобрал: у Мавры, с делами да с ребятней, на стеклах висит паутина, и похожи они на мутные спросонья глаза; сами-то они уперлись в дорогу, в землю глядят, хотя едва ли что видят, а в них… хоть всю ночь просмотри, припавши к стеклу, а едва ль… едва ли что взаправду увидишь…

Глава восьмая БАЛАКИРЕВА СВАДЬБА

ДВЕ УСТИНЬИ

Правду думал Петр Кирилыч про Спиридона, что мужик он был непонятный: есть над чем голову поломать, хитро было все прилажено в человеке, и винтики, как в заморских часах, для простого глаза совсем незаметные.

Потому по внешности мало кто заметил перемену, происшедшую в Спиридоне после одного случая с ним…

А случай был действительно очень чудной…

*****

Незадолго до приезда Феклуши как-то молился Спиридон Емельяныч в своей тайниковой молельне. Ни снов ему перед этим каких-нибудь таких, неподобных не снилось, и думать об чем-нибудь таком он давно уж забыл, да, видно, многое с нами в жизни бывает не потому, что мы этого ждем или хочем.

Уж то ли на этот раз напустил Спиридон свыше меры ладанного дыму в подполицу, то ли чересчур переложил еловой смолы в большое кадило, только когда он в середине службы со всей своей торжественностью расхлебястил царские двери и возгласил: "Со стра… хом… бо… бо…" - как тут же осекся и чуть не уронил с головы чашу с дарами… Поглядел Спиридон Емельяныч в угол: баба! Поглядел в другой угол: еще баба!

Плохо рассмотрел их Спиридон, только было вышел он из алтаря с дарами над головой, обе бабы склонились перед Спиридоновой чашей, и в глазах у него прочернели бабьи затылки, повязанные в кашемир, как у монашек. У одной из-под шали на диво такая пушистая коса в прозолоть рассыпалась по всей широкой спине, на кончиках игривые курчавые завитушки, как подвенечные кольца, а у другой овечьим хвостом болтается сбоку…

Муть ударила в Спиридона с черных кашемировых шалей, и по каймам, как обгорелым на незримом огне, забахромились черные кисти.

Спиридон взглянул на одну, взглянул на другую, чуть даже шатнулся, но испуга своего не показал и не вымолвил ни одного слова.

Собрал Спиридон в себе силы и с дрожью в густом и темном своем, как стоялое сусло, голосе дотянул торжественный и самый любимый возглас с дарами над головой: "…О… о… жи… им и ве… ве… рою… приступите!.."

"Как это они только сюды попали? - мелькнуло вслед в голове Спиридона. - Неужли Авдотья-полула?.. Так ведь Авдотья в Москве… и не Машка… Главное - две!.."

Бабьи спины разогнулись от этого возгласа, и Спиридон прижмурил глаза, и из глаз у него покатились на пол золотые колечки: перед ним по правую руку стояла первая его жена, а по левую - вторая!..

Почему-то первым делом подумалось Спиридону, что обеих их звали по-одинаковому: обе они были Устиньи.

Только первую некогда звал он ласково Устинькой, и когда после ее смерти прошло много незапамятных лет, похоже было на то, что на самом-то деле никакой Устиньки не было, а что Спиридон вычитал это о краснощекой столоверке в своей волшебной книге в главе о непорочной деве и потом примечтал на сонную душу. Велико горе было тогда у Спиридона, и с этого горя он долгое время не верил смерти жены. Бывает, так неожиданно уходят люди из дома - пойдет в лес за грибами и назад уже не вернется. Часто видели Спиридона, бывало, за гусенской околицей, повечеру долго стоит и словно кого-то ждет, упершись в дорогу… Глаза у Спиридона не глядели на баб, не видел он Устиньке равных!

О второй Спиридон мало жалел, хоть и помнил.

От второй живая память осталась: две девки!..

*****

Стоят бабы перед Спиридоном: одна высокая и стройная - на картинку ее рисуй, со щек так и стекает розовый жар, пышет круглолицый, слегка пушком покрытый румянец; другая же как хворостинка возле дороги с обглоданной зайцами шкуркой, такая же бедная, словно обкраденная, как и при жизни… Глядят обе они на Спиридона странными улыбающимися слегка, но такими пустыми, словно выпитыми глазами, и на губах у них у обеих большие печати -наподобие тех, какие видел Спиридон на казенных пакетах.