Черта горизонта

Знала Марию Сергеевну внимательной, заботливой, готовой прийти на помощь. Знала ее спокойной и деликатной. Как же я была изумлена, когда в разговоре о стихах Петровых один из наших преподавателей, пожилой поэт, лично знавший ее, охарактеризовал Марию Сергеевну как человека резкого и вспыльчивого. Это долго не укладывалось в голове, мучило меня. И только недавно я нашла объяснение этому в воспоминаниях Ю. Нейман, где приводится случай, когда Мария Сергеевна выставила за дверь юношу, позволившего неосторожно высказаться о том, что было для нее очень дорого. Видимо, и в общении с нашим преподавателем она приняла в штыки что-то органически ей чуждое, чем и заслужила столь неодобрительную его оценку.

Не все удержалось в памяти (знала бы, что когда-нибудь решусь на воспоминания, записывала бы), но всплывают отдельные обрывки наших вечерних разговоров за чаем. Не всегда помню точные слова, но четко — голос, интонацию, выражение глаз.

Говоря о новой поэме Давида Самойлова «Снегопад», будто выпрямляется вся. Давид Самойлов — ее любимый современный поэт. Разговор заходит об Арсении Тарковском. О его стихах, которые она высоко ценила, и вдруг: «Только недавно заметила, какие у него глаза. Не понимаю, как я умудрилась в него не влюбиться». С огромным уважением рассказывает о поэте-переводчике, всю жизнь ждавшем книгу своих оригинальных стихов и отказавшемся от нее из-за того, что редактор не включил в сборник дорогую для автора поэму. Имя критика Левона Мкртчяна произносится тепло, с той долей нежной иронии, которую можно себе позволить только по отношению к близким друзьям. Не раз слышала от нее: «Это починил Левон», «Это было, когда приезжал Левон», «Вот приедет Левон». Об Армении и армянских поэтах говорила часто. Но о том, что она — заслуженный деятель культуры Армянской ССР, не обмолвилась ни разу.

В памяти остались и отдельные фразы, эпизоды.

По телевизору звучит привычная, полюбившаяся всем музыкальная заставка к передаче «В мире животных». Я хвалю музыку. «А по-моему, слишком мрачно», — замечает Мария Сергеевна. Она слышит в этой музыке что-то глубже и сильнее других, а главное, по-своему, не боясь пойти вразрез с общим суждением.

«Не могу плакать. Другие могут, а я так устроена, что никогда не плачу». (У Марии Сергеевны есть об этом замечательные стихи:

…О животворящем чуде
Умоляю вас:
Дайте мне, родные люди,
Выплакаться только раз!

Пусть мольба моя нелепа,
Лишь бы кто-нибудь принес, —
Не любви прошу, не хлеба, —
Горсточку горючих слез.

Я бы к сердцу их прижала,
Чтобы в кровь мою вошло
Обжигающее жало,
От которого светло…)

«Не упускайте стихи. Не теряйте того, что пришло — потом будет поздно».

И за этим угадывается лично ею пережитое. О том, как работала Мария Сергеевна сама, сколько сил и сердца вкладывала в стихи свои и чужие, можно было только догадываться. В одном из писем ко мне в феврале 1977 года она писала:

«Была в отчаянной работе — срочная корректура и следом — срочная сдача переводов. После этого долгого и трудного напряжения я чувствовала себя скверно, очень подорвала силы, могла только лежать. Теперь мне гораздо лучше».

Писала так, не жалуясь, а объясняя долгое свое молчание.

Наша последняя встреча. Мне пора уходить. Обнялись на пороге. Мария Сергеевна: «Я приняла вас в свое сердце».

* * *

Отчетливо помню ее взгляд в окно из-под руки: смотрит, как я пройду безлюдное место. Забегала к Марии Сергеевне обычно на часок, а возвращалась не раз еле успевая на метро. Шла ничего не замечая, не боясь темноты, переполненная впечатлениями и радостью от встречи, желанием делать что-то, уверенностью, что смогу.

…Ясный день. Введенские горы. Ряд могил тянется в одном направлении. Поперек других — могила Марии Петровых. Мне кажется, в этом есть что-то от судьбы поэта.

Вспоминаю Марию Сергеевну часто. Достаю с полки подаренный ею томик Лесьмяна — слышу голос:

Лесьмян — он по вертикали, —
В глубь земли и в глубь небес…

Ее взгляд следит за мной с обложки новой книги «Предназначенье». В который раз открываю:

Мне слышится — кто-то у самого края
Зовет меня. Кто-то зовет, умирая,
А кто — я не знаю, не знаю, куда
Бежать мне, но с кем-то, но где-то беда,
И надо туда, я скорее, скорее —
Быть может спасу, унесу, отогрею…