Чернышевский Н. Г. Бальзак // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений : В 15 т. М. : Гослитиздат, 1947. Т. 3. С. 369–386.

В первом письме, исчислив издержки, которых стоило ему обзаведение хозяйством (подробности эти, конечно, имели целью доказать матушке, что ему нужны деньги), он сообщает мне, что у него есть лакей.

«— Лакей? Ты завелся лакеем, брат?

— Да, я завелся лакеем. У него очень странное имя: Сам. И какой

ленивец, если бы ты знал. Господин его голодает, а он не подает ему кушать, не умеет даже защитить своего господина от ветра, который дует и в дверь и в окно, насвистывая будто на флейте, но не очень приятным тоном». •

Господин начинает делать выговоры лакею:

«— Сам!

— Чего изволите, сударь? .

— Посмотри, какая паутина в углу! муха так кричит, что не дает мне покою. А что это за пыль под кроватью! и посмотри, как загрязнились окна.

Лентяй-лакей смотрит и не трогается с места. Бранюсь я с ним, а все-таки не могу прогнать его».

Во втором письме говорит он о задуманных трудах: он готовит романы, комедии и трагедии. Из всех тогдашних проектов его я помню только комедию «Два философа». Они бранились друг с другом, презирали суету мира и гонялись за нею, но безуспешно и кончили тем, что, потерпев неудачу, мирились и вместе проклинали род человеческий. Рассказав о своих будущих произведениях, Оноре просит, чтобы я прислала ему то издание Тацита, которое есть у батюшки и которое он не может отыскать в парижских библиотеках. Вот отрывок из третьего письма:

«Ты требуешь от меня новостей, ко я ни с кем не вижусь и потому могу писать тебе только о самом себе.

Итак, вот новость.

Вспыхнул пожар в голове одного молодого человека. Пожарная команда не могла потушить огня. Поджигательницей была прекрасная дама, которую юноша не знает, но говорят, что дама эта живет близ моста искусств и называется oha — Славою.

Этот юноша, у которого горит голова, рассуждает следующим образом:

Есть у меня талант или нет его, все равно: мне придется терпеть много горя.

Если нет у меня таланта, пропал я, всю жизнь проведу в желаниях, которые не найдут удовлетворения, буду томиться жалкою завистью.

Если у меня есть талант, найдутся у меня враги, клеветники, и тогда г-же Славе придется много плакать».

Через несколько времени он пишет, что выбор его остановился на трагедии «Кромвель». Она будет первым его произведением. Теперь он занимается ею.

Целые месяцы посвящает он обработке этого сюжета. Стих плохо ему дается. Но он работает неутомимо; он уверен в том, что «Кромвель» прославит его.

Наконец, в апреле 1820 года он приехал к отцу с оконченною трагедиен). Он уверен в торжестве, он весь сияет, он желает, чтобы приглашены были несколько друзей присутствовать при чтении трагедии.

Друзья приезжают, чтение начинается, восторг чтеца мало-помалу остывает от всеобщего равнодушия, от скуки или сожаления, написанного на лице всех слушателей.

Я была из числа сожалевших. Тот самый приятель батюшки, который находил, что лучший талант брата — хороший почерк, и которого брат думал пристыдить своею трагедиею, без церемонии высказывает свое откровенное мнение о трагедии.

Оноре с жаром возражает, говорит противнику, что он не судья в этом деле; но другие слушатели выражают свое мнение: оно высказывается деликатнее, но все согласны, что трагедия очень плоха.

Батюшка в утешение сыну предлагает отдать «Кромвеля» на прочтение человеку, знающему толк в литературе. Сюрвиль, бывший тогда моим женихом, предлагает выбрать судьею профессора словесности Политехнической школы. Брат соглашается. Профессор, со вниманием прочитав трагедию, объявляет, что автор должен заниматься чем ему угодно, исключая литературы.

Оноре поражен в одном пункте, но не лишается надежды победить в других.

«Я не создан быть трагиком — вот и все», — говорит он и берется снова за перо.

Но пятнадцать месяцев, которые он прожил в мансарде, так его истощили, что матушка не отпускает его в Париж, и он остается жить с семейством.

Тогда-то он написал в течение пяти лет более сорока томов, которые сам считает плохими опытами и печатает без своего имени: он не хочет компрометировать имя Бальзака, которое должно непременно сделаться славным.

Я не хочу указывать заглавия этих первых его произведений, потому что он не желал, чтобы публика их знала.