Черный махаон

Муж так и сидел за столом, задумчиво крутил в руках бутылку с кефиром. Яна подошла сзади, погладила по коротко стриженному затылку, чуть помассировала плечи, обняла. Влад перехватил ее руки, перевернул запястье, щекотно чмокнул.

– Не надо, Янка, не хочу ничего. Жрать и спать только хочу. Устал как собака.

Яна отстранилась. Невесомо похлопала мужа по плечу. Достала из шкафчика большую белую тарелку. Горкой выложила макароны, присыпала сверху черным свежемолотым перцем. Два малосольных огурца из супермаркета, две котлеты. Пуговками кетчуп по краю тарелки. Все, как он любит.

Влад все это время молчал, смотрел в пустоту перед собой. На тарелку среагировал равнодушно, методично отламывал вилкой куски котлеты, сердито жевал.

Яна пододвинула ему нож и стакан с томатным соком. Он никак не отреагировал, будто даже и не заметил, погруженный в свои мысли.

– Ирка говорит, что у нее все хорошо, – Яна попробовала отвлечь его. – Отчиталась, что лекарства пьет, ничего не болит.

Муж безучастно кивнул, отправляя в рот последний кусок котлеты:

– Большая девка-то у нас, – решительно отодвинул от себя пустую тарелку, встал. – Все, я спать.

Пару лет назад бы чмокнул в макушку. Сейчас отрешенно похлопал по плечу.

Прикосновения бывают разные. Одни обжигают, пробивают до дрожи, до полуобморока. До сдавленного свиста из легких. Другие – как урчание новорожденного котенка – ласкают, но не греют. Прикосновения Влада – как пуховый платок. Под ними уютно, от них тепло, но мысли уносятся прочь, а в груди становится тихо-тихо.

Яна помыла посуду, разобрала счета.

Набросала дочери сообщение, рассказала, что у них с папой тоже все хорошо.

Перед глазами промелькнул и погас пронзительно-ясный взгляд и такая земная улыбка. Парень с непроизносимым именем, странный, не укладывающийся в рамки и стереотипы. Стремительный и смелый.

«Все хорошо, – повторила себе, как мантру. – Все это стоит того, чтобы беречь и сохранять».

Под сердцем стало холодно и тоскливо. Что-то происходит. Что-то произошло. Но до нее пока доносятся только отдаленные раскаты и малиновые вспышки молнии из-за линии горизонта. Что бы это ни было, она знает, как с этим поступить.

Она расставила грязную посуду в посудомойке, засыпала порошок. Дождалась, за глухой пластиковой крышкой загудит вода. Без колебаний прошла в спальню, достала из ящика для грязного белья сверток мужниной одежды. Сунула в пакет для мусора и поставила перед выходом, предварительно плотно, с остервенением, завязав. Посмотрела на него победно.

Вот так-то лучше. Никаких следов. Никаких сомнений. Никакой грозы.

Вышла на балкон.

Залив давно спал. Притихли причалы. Тонкой оранжевой линией пролегли вдоль берега косые лучи прожекторов и маяка. Перемигивались с проблесковым огнями заходящих на посадку самолетов. Густой черной смолой вода ловила лунный свет, переплавляла его в тягучем вареве и превращала в придонные камни. Задумчиво выбрасывала на берег. Завтра придут на берег мальчишки, зашвырнут их снова на глубину. И так будет до тех пор, пока камни не перетрутся в песок.

Яна осторожно коснулась собственных губ. Украдкой провела по ним большим пальцем, словно вспоминая что-то важное. Огонь, который разгорелся внутри, когда этот парень с труднопроизносимым именем сорвал с ее губ жадный поцелуй. Яна прикрыла глаза, прислушиваясь к себе. Вот бы сейчас впитать ленивое спокойствие сонного залива. Чтобы как раньше – сладкая безмятежность и уверенность в завтрашнем дне.

И никаких сомнений.

Человек рожден, чтобы действовать и думать.

10

Он не удержался – вышел на балкон, чтобы посмотреть, как она будет садиться в машину, как ее серебристая тойота вынырнет на проезжую часть. В комнате витал ее аромат – жасмин и миндаль: что-то неуловимо знакомое, легкое, притягательное было в этой молодой женщине. Оно бежало холодком по позвонкам, стекало горячей смолой сквозь пальцы, сворачивалось узлом в животе. От воспоминания о ней кололо под сердцем, вымораживало все мысли.

В голове не укладывалось, что он опоздал. Сколько она сказала – тринадцать лет она замужем? На тринадцать лет и опоздал. И вот эта женщина, рядом с которой в легких становится мало воздуха, сейчас с другим. И он, Мстислав, ей не нужен. Она так и сказала.

– Черт знает что такое, – он сжал виски, надеясь выдавить из себя мысли о ней, горячее желание и тоску.

Заставил себя вернуться к компьютеру, активировал экран: работа всегда была лучшим лекарством. Уперся кулаками в столешницу, уставился в ровные ряды цифр, один за другим пробежал глазами квадратики открытых окон. Программа еще не завершила проверку, шкала загрузки медленно переползала от семидесяти пяти к семидесяти шести процентам. Пустая формальность – он знал, что скажет компьютер.

И также то, что он не скажет.

Но ему, Мстиславу, придется отразить это в отчете.

Синяя шкала дернулась вперед, проглотив сразу десяток делений, замерла, чтобы сделать последний рывок.

Огненное колесико, загрузка и обработка полученных данных.

Два окна рядом, как братья-близнецы – найди десять отличий.