Черный лед

— Скажи на милость, где тебе удалось найти такого интересного молодого человека? — Ее мать подошла к ней и обвила рукой за талию. — Ты раньше всегда выбирала довольно обыкновенных бойфрендов.

Бойфренд, оцепенело подумала Хлоя. То самое слово, которое она громко выкрикнула последним и с которого начались хаос и смерть.

— Это он нашел меня, — ответила она. Ее голос звучал странно напряженно.

— Ну и отлично. — Это включился в разговор отец. — Похоже, что он сумел выручить тебя в очень опасной ситуации. Я все-таки хотел бы, чтобы он позволил мне осмотреть эту его огнестрельную рану.

— На самом деле он не ранен, — пояснила Хлоя. — Это просто бутафория, которую мы… которую он прикрепил еще раньше вечером. Фальшивая кровь и крохотное взрывное устройство, которое симулирует попадание пули.

— Хлоя, дитя мое, терпеть не могу тебя поправлять, но я больше десяти лет проработал врачом неотложки в Балтиморе и хорошо знаю, как выглядят огнестрельные раны.

— Но это не… — И тут ее мгновенно охватила тошнотворная слабость. Рана была на его левом боку. Приспособление для симуляции было укреплено на правом.

— Господи! — вскрикнула она, пытаясь вырваться из рук родителей. — Ты прав! Мы должны найти его…

— Ничего из этого не выйдет, сердечко мое. Он давно уехал. Я уверен, что он направился прямиком в госпиталь…

— Нет. Он умрет. Он хочет умереть. — В ту же секунду, как эти слова сорвались с ее губ, она осознала, что сказала правду. Бастьен хотел умереть, он, по существу, сам накликал на себя смерть еще прежде, чем она, Хлоя, встала на его пути. А теперь, когда он так удачно от нее отделался, ему уже ничто не могло помешать. — Папа, мы должны найти его!

— Мы должны успеть на самолет, Хлоя. Мы обещали.

Она ничего не могла сделать. Он уехал прочь, умчался по заледеневшей дороге, и никак нельзя было последовать за ним, и никак нельзя было его отыскать. Получит он помощь или нет, в любом случае ее это уже не могло коснуться. Он ушел из ее жизни. Ушел навсегда.

Дыши — говорил он ей всякий раз. Она сделала глубокий судорожный вдох и как можно туже стянула на себе его пальто. И молчала всю дорогу, когда родители на удивление беспрепятственно препроводили ее от заднего входа в отель в зал ожидания международных рейсов, а затем посадили на самолет.

Они летели первым классом, но Хлое было не до роскоши, и она не замечала ничего вокруг. Откинувшись на сиденье, она закрыла глаза, отказавшись снять пальто и отдать его заботливой стюардессе. Она уже не плакала, она уже вообще ничего не чувствовала. На руке у нее осталась кровь — его кровь, вдруг поняла она, настоящая, а не фальшивая. Нет, она не будет ее смывать. Это все, что у нее осталось от него.

Стокгольмский синдром, напомнила она себе. Заблуждение, или легенда, или просто она на какое-то время совершенно сошла с ума. Не важно, все это уже закончилось. Незабываемым поцелуем.

Не надо было ему этого делать. Ей, наверное, легче было бы справиться, если бы он просто ушел. Тогда бы она ничего не узнала о том, как это может быть сладко. О том, что может быть нечто за гранью безумной жажды секса, от которой вскипает кровь.

Они были на полпути над Атлантикой, когда она открыла глаза и увидела, что ее родители наблюдают за ней с одинаково тревожным выражением на лицах.

— Со мной все в порядке, — сказала она, и это было чудовищной ложью. Но ее родители согласно кивнули, ведь с их младшей дочкой почти всегда и почти все было в порядке. — Только одно…

— Да, милая? — откликнулась ее мать, и в ее голосе звучала тревога, что доказывало, что она ничуть не обманулась.

— Никогда в жизни не поеду в Стокгольм. — И она вновь закрыла глаза, отгородившись от мира.

Глава 21

Стоял апрель — теплый, влажный, исполненный новых весенних надежд. Париж был наводнен туристами. После августа апрель был здесь самым многолюдным месяцем. Но Бастьена в Париже не было, он к нему даже не приближался и не планировал приближаться еще долго.

Он лучше любого другого знал, как исчезать из виду. Он прошел лучшее в мире обучение. И как только смог вытащить из руки капельницу и выбраться из палаты в частной клинике, куда его упрятали, он, несмотря на физическую слабость, ухитрился раствориться так, что никто, даже Комитет, не сумел бы его найти.

Именно от Комитета он больше всего и скрывался. Все прочие просто хотели его убить, и такую смерть он встретил бы с невозмутимым спокойствием. Но Комитет не хотел отпускать его, и ответ «нет» во внимание не принимался. Если он не вернется, Томасон опять отдаст приказ его убить, а он не хотел чувствовать себя последним подонком, которого убивают свои. Он был слишком горд, чтобы безропотно принять такую позорную судьбу.

Он проводил время на крохотной вилле в Итальянских Альпах, ожидая, когда затянется рана. Попавшая в него пуля задела печень, и какое-то время исход был неизвестен, особенно потому, что нашли его далеко не сразу — он потерял сознание, доехав на своем БМВ до заднего двора заброшенного дома. Его нашли, нашли и Морин, но для нее было уже слишком поздно.