Черный лед

Бастьен сказал, что возвращаться в ее квартиру слишком опасно — вот только он слишком много ей лгал, и единственной четко идентифицируемой опасностью в ее жизни был он сам. Кроме того, никто ведь не знал, где она живет. Сильвия сняла крохотную квартирку у одного из своих бывших любовников, и никто из них двоих не числился арендатором. Почта для Хлои приходила на адрес «Братьев Лоран», ее сотовый числился за американским провайдером, и отыскать ее здесь было практически невозможно, если не приложить поистине чрезвычайных усилий. Но она не думала, что они сочтут ее достойной таких усилий.

Это не означало, что она не собиралась возвращаться в Америку. Она ни на секунду не верила Бастьену, но за последние двадцать четыре часа увидела достаточно, чтобы понимать, что непреднамеренно связалась с очень опасными людьми, и если этот человек принадлежит к числу «хороших парней», тогда ей совершенно не хочется сталкиваться с плохими. Самое безопасное место для нее — в горах Северной Каролины, в окружении семьи, защищающей ее от всего и вся. Париж и его окрестности как-то быстро утратили свое очарование.

Бредя по мокрой промозглой улице, опустив голову, завернувшись в пальто Бастьена, Хлоя пребывала в скверном состоянии духа. Ее ноги онемели от холода, но, по крайней мере, туфли не натирали ступни. Забавно, что, торопясь сбежать в Париж, он сделал довольно долгую остановку, чтобы купить ей туфли. Ей не понять, что двигало его рассудком, и она нисколько не желала пытаться. Все, чего она хотела, — как можно дальше уйти от него и всех прочих и чтобы никто ее не нашел.

Она была голодна — собственно, она умирала от голода, и даже воспоминание о Хакиме не способно было ее отвлечь. Она не могла вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как она что-нибудь ела, и к этому времени уже давно держалась только на нервной энергии. А в ее квартире была еда — еда и теплая постель. Завтра она улетит домой первым же самолетом, на который успеет. А в следующий раз, наверное, прислушается к родным, когда они захотят, чтобы она оставалась дома.

Хлоя оказалась права — дождь сменился снегом. На мгновение она остановилась, прислонившись к стене дома, чтобы немного отдышаться. Никто не обращал на нее внимания — люди торопливо шли по улицам, опустив головы, погруженные в собственные заботы. Спустя мгновение она оттолкнулась от стены и продолжила путь. Становилось темнее, и даже на хорошо освещенных парижских улицах она не хотела оставаться в одиночестве дольше, чем требовала необходимость. Поплотнее закутавшись в пальто, она ускорила шаг, пытаясь не обращать внимания на исходящий от пальто слабый аромат одеколона.

У Бастьена ушло на дела больше времени, чем он рассчитывал. Фрэнк охотно пошел ему навстречу, особенно когда Бастьен продемонстрировал свою готовность быть щедрым, и пообещал оформить все документы к шести вечера. Они могут остановиться на пути в аэропорт, а чтобы доклеить нужную фотографию, уйдет всего лишь несколько минут. Он отправит ее на самолете «Эйр-Франс» аккурат до полуночи, после чего сможет вздохнуть свободно и заняться делом. Хаким умер несколько раньше, чем планировалось, но особой беды в этом не было, а Кристос пока так и не показался. Когда он уберет отсюда Хлою, появится неплохой шанс спасти задание. Он не совсем понимал, почему должен подождать до тех пор — его редко отвлекали от дела чувства. Просто еще один пример неожиданного поступка, по поводу которого ему придется давать объяснения Комитету. И он не собирался говорить им правду.

Он остановился у кафе и заказал виски с содовой. Монотонно барабанил дождь, потом дождь сменился снегом, а он все сидел у окна, глядел на унылую улицу и ждал.

Мужчина, севший напротив него, выглядел как английский чиновник — скучный, лишенный воображения представитель среднего класса и среднего возраста. Его звали Гарри Томасон, и на самом деле он был безжалостным и бездушным автоматом, который управлял Комитетом, как хорошо смазанной машиной. Он избавился от своего мокрого плаща, положил на стол газету, заказал чашку кофе и только тогда наконец взглянул на Бастьена.

— Что ты натворил, Жан Марк? — спросил он.

Бастьен закурил сигарету, первую за последние двое суток, растягивая удовольствие от спектакля. Гарри, вероятно, имел такое же представление о его настоящем имени, как и остальные, но продолжал называть его псевдонимом Жан Марк, не подозревая, что это специфическое имя — всего лишь кличка любимого кабанчика его тети Сесиль.