Черный лед

Бастьен положил руку на ее шею. Ее кожа была теплой и нежной, его загорелая рука выделялась на ее белизне. Он чувствовал, как мерно бьется ее пульс, видел, как поднимается и опускается грудь при дыхании. На мгновение он сжал пальцы, затем убрал руку.

Впоследствии он и сам не был уверен, почему это сделал. Нехарактерный для него поступок. Впрочем, в последнее время он то и дело играет по разным правилам. Или вообще игнорирует правила, которым его учили.

Он растянулся рядом с ней на постели, положив голову на подушку, на которой лежала ее голова. От нее веяло смешанным запахом душистого мыла, «шанели» и коньяка. Соблазняющее сочетание.

— Кто же ты, беби? — прошептал он. — И зачем ты здесь?

По крайней мере еще шесть часов она не сможет ответить. Он посмеялся сам над собой и встал с постели. Пора. Оружия у нее нет, значит, ее миссия заключается в сборе информации. А он может гарантировать, что ничего из того, что ей удастся узнать, не выйдет за стены замка.

Пора.

Глава 5

Хлоя никогда долго не нежилась в постели, просыпаясь. Она поднималась как по тревоге, чувствуя себя до отвращения бодро, и поднимала возню, пока ее полусонные родственники проклинали ее, угрожая пришибить на месте, если она немедленно не прекратит шуметь.

Это утро ничем не отличалось от прочих, за исключением того, что, когда глаза ее раскрылись, она не представляла, где находится.

Хлоя решила не паниковать, поскольку паника была зряшной тратой времени. Она лежала тихо, неподвижно, позволяя памяти всплывать из глубины. Замок и ее простодушное согласие занять место Сильвии. Слишком много вина вчера вечером и опытный рот Бастьена Туссена.

Ее уже сто лет не целовали, и ничего удивительного в том, что она все еще помнит ощущение его губ. Скверно, что она никак не может от этого освободиться. Что, если все это было спектаклем, который он разыграл? Он, наверное, хорошо разыгрывает спектакли.

Но она всегда была слишком разборчива, и слишком неуступчива, и, как говорили ее друзья, слишком американиста для того, чтобы по-настоящему наслаждаться удовольствиями случайного секса. И хотя роман с кем-нибудь вроде Бастьена стал бы событием запоминающимся, в действительности у нее потом не осталось бы ничего, кроме воспоминаний.

Она села, стараясь не двигаться резко, и приложила руку к голове, ожидая вспышки боли, которую заслужила целиком и полностью, выпив столько красного вина. Но боль не пришла. Она попробовала покачать головой, приготовившись к тому, что задержавшаяся боль ударит ее в отместку еще сильнее, но ничего не почувствовала.

На прикроватном столике стоял коньяк. Она, оказывается, пила коньяк перед тем, как провалиться в сон, — и удивилась, что помнит это. Вообще говоря, ее опьянение не должно было быть таким уж глубоким, и все-таки странно, что больше она не помнит ничего. Выпила коньяку, а потом вроде бы уронила бокал. И упала.

Но она лежала на просторной уютной кровати, а бокал стоял на подносе, и на дне его оставались следы напитка. Должно быть, она выпила больше, чем ей кажется.

Она откинула покрывало и спустила ноги с кровати. И вдруг замерла. Ее рубашка… то есть рубашка Сильвии… она была шелковая, и сверху донизу по ней шел ряд тонких атласных завязок. Но теперь эти завязки были наполовину развязаны — от подола до талии. Что она делала ночью?

Да, что-то невесело. Хлоя приняла душ, оделась и старательно привела себя в соответствие роскоши, одолженной ей Сильвией. Взглянув на туфли из кожи молодого оленя, на их заостренные мысы и высокие тоненькие каблуки, она застонала. Может быть, стоит сказать, что в ней есть японская кровь, а потому она должна ходить босиком?

Нет, не прокатит. Сколько бы она ни мечтала об экзотической родословной, на самом деле она до уныния правильная американка англосаксонского происхождения, и на этот счет ей никого не удастся обмануть.

Она спустилась по лестнице, на этот раз не заблудившись, и успела как раз вовремя к легкому завтраку из кофе и фруктов перед началом работы. Участвующие восседали по обеим сторонам длинного стола для переговоров, и почти каждого из них сопровождали помощники. Кроме барона фон Руттера, которому ассистировала его жена, холеная красавица Моника.

Во главе стола сидел Хаким, который указал Хлое на одно из пустующих мест справа от себя. Туссена в комнате не было — это она осознала уже сидя, когда допила кофе и осторожно поставила чашку на столешницу узорного орехового дерева. Может, судьба наконец над ней сжалилась?

Судьбе лучше знать. Бастьен появился мгновение спустя, неся кофе с собой, и занял оставшееся свободным сиденье. Рядом с ней.

Она слушала происходящее вполуха. Минута молчания в память их покойного коллеги, Огюста Ремарка. Хлое почему-то было знакомо это имя, хотя она не могла вспомнить, откуда его знает. Это мешало ей думать, и в конце концов она решила, что просто у кого-нибудь спросит.

Или нет, лучше помолчать и попытаться самой выяснить, что там произошло.