Черный Дом

Я знал, что те, кто послал смертников на чердаки небоскребов арбатских, сидят за многометровыми стенами, окруженные охраной, сидят и упрашивают иноземные посольства забрать их, дать убежище. Знал, что «Альфа» их возьмет под защиту, прикроет. Да, они очень хорошо и мудро заботились о своей безопасности, о своих жизнях — позже это подтвердилось, я не ошибся: ни один из них не пострадал, все живы-здоровы, отделались, как говорится, легким испугом. А те, кто поверил им? А те, кто отдал им свои жизни?! Я видел как их выбивают смертным градом, беспощадно, не давая высунуться с белым флагом, с белой тряпкой, их просто истребляют. И снова, сидел я на парапете измученный, больной, подавленный… а будто стоял на том черном мосту, под черными адскими тучами. И предадут они вас, поверивших им! Что же это за проклятье, когда сбывается то, отчего отбиваешься двумя руками, открещиваешься, во что и верить не хочется? Что за проклятье! Да, я знал, что предадут! Но верить не хотел, не мог. Я и теперь не верил еще до конца, что столь черное, страшное предательство свершилось. Тысячи людей пришли, бросили все — семьи, работу, перечеркнули будущее, поверили и пришли защищать Руцкого, Хасбулатова, депутатов, Россию, «молодую демократию»… И убивали теперь именно их. И злая, недобрая мысль пронзила мозг: нельзя давать предателям выход, нельзя! Это они клялись перед всеми, что не выйдут живыми из ДомаСоветов, это им поверили. И я знал, что не все в Черном Доме сдадутся, что останутся там непокоренные, выбравшие смерть, что уйдут на верхние этажи. Но чтобы свершилась справедливость, чтобы не иссякла в выживших вера в правду и добро, им надо было забрать с собой всю верхушку «бело-домовскую»: Руцкого, Хасбулатова, Ачалова, Макашова, тех депутатов, что звали их в бой, на баррикады, под пули… всё ядро «белодомовских сидельцев», обрекших на погибель тысячи людей, но вышедших сухими из воды. Нет, нельзя было выдавать их «Альфе». Они, те, в кого поверили, те, из-за кого гибли сейчас сотни и тысячи, должны были умереть с ними вместе. А если… если у них и на это не хватило бы духа, их надо было расстрелять там же, до сдачи, до прихода «Альфы» и бейтаровцев. Предателям не должно быть пощады! Слаб духом — не зови за собой людей! Не толкай их на смерть! А толкаешь — отвечай! Вот такие злые, недобрые мысли бередили меня, и не мог я от них отвязаться, не мог их прогнать. Успокаивал себя, что не прав, что нельзя обезглавливать оппозицию, нельзя уничтожать ядро сопротивления иноземному владычеству, хоть и гнилое, паршивое, переметное, но хоть такое, ведь иного нет! Что же за проклятье, знать все заранее! Да, я еще тогда, на мосту, и позже, знал, что баркашовцы, приднестровцы, русские ополченцы с честью выйдут из боев и осады, не посрамят званья Русских, умножат ряды Русских Национальных Героев. Знал я и тех, кто предаст. И свершилось! Проклятье! Но рано, рано горевать… пройдет время, выйдут они, и отсидят свое, и вновь поднимут люд подневольный, порабощенный… надо смотреть в будущее, это еще не поражение всеобщее, это только малый проигрыш. Малый?! От пальбы уши закладывало. Шла лютая, бесчеловечная охота. А я вспоминал, как щадили, жалели во время Прорыва и освобождения Дома Советов и «мэрии» милицию и омоновцев, как их отряхивали от пыли и грязи, как вытирали платочками кровь с их лиц вместе со слезами, как успокаивали, утешали… как же добр и всепрощающ Народ! И как свиреп и жесток каратель, как беспощадно колониальное иго! Лютая охота! Смертная охота, где все предрешено заранее! Нет, это не малый проигрыш, это орда пришла на Русь. И орда не уйдет сама, ей нравится убивать русских, владеть ими и их землей. И как смотреть в будущее… как смотреть тем, кого предали, кого предавали многократно?! Ну, выйдут они из тюрем, ну поднимут народ… и снова предадут. И нет им замены! Нет на Руси ни Минина, ни Пожарского, чтобы отстоять святую землю от ворога поганого!

Проклятая Третья Мировая война!