Черный беркут

Алексей улыбнулся: вот и подмога пришла. «Ах, молодец! Да я тебя расцелую, Мишель! Дай только выбраться. На Катунь тебя свожу: обещал – сделаю».

Ремез снова поднял пистолет. Стреляя, он воодушевленно, но нервно бросал в ночь слова:

– «Коля, жми, а я накрою. Ваня, бей, а я прикрою». Нет, сволочи, я вас не пущу.

Вдруг слева от себя Алексей уловил движение. Выбросив руку с пистолетом, выстрелил.

И тут же почувствовал острую боль в шее. Машинально схватился рукой за простреленное горло. Несколько пуль впились ему в руку, в лицо. Ремез закричал – страшно, пронзительно. Его предсмертный крик услышали товарищи. А горячие пули, словно осы, продолжали жалить его. Последней мыслью, которая коснулась его угасающего сознания, была: «Не успели...»

Он не слышал мерного звука приближающихся вертолетов. Мертвые глаза Алексея смотрели в чужое небо.

76

«Хеликс» прошел над местом боя на высоте двух метров. Сделав заход, он повис над землей, далеко освещая впереди себя пространство. Вертолет прикрытия завис чуть в стороне, поводя грозной мордой. Спрыгивая на песок, «беркуты» сразу включились в работу.

Но им мало что осталось. Спустя три минуты с бандой Безари Расмона было покончено.

Из девяти бойцов отряда Кавлиса в живых осталось только четверо: он, Зенин, Костя Печинин и Женя Ловчак. Саша Гвоздев умер за пять минут до прибытия помощи, так и не дождавшись товарищей.

Обессиленный Орешин смотрел в землю и плакал. Пять лучших бойцов отдали за него свои жизни. Лучшие из лучших...

Аносов накинул на голые плечи командира куртку, но тот даже не поднял глаз.

Рядом с ним сидел Зенин. На его развороченное пулями плечо накладывали повязку. Ловчак тоже получил ранение в ногу. Они с Зениным в открытую появились перед боевиками Безари, отвлекая внимание на себя.

На северо-западе показалась вторая пара вертолетов.

Кавлис бросил на них короткий взгляд и перевел его на Зенина.

– С Костей все в порядке?

Михаил мотнул головой направо. Костя стоял рядом с Аносовым.

– Вижу... – Кавлис помолчал. Из «разгрузки» Гвоздева он вынул три шнека и вложил в карманы своего жилета. – Олег, начинайте загрузку. Оружие тоже соберите.

Кавлис подошел к телу Ремеза и долго стоял над ним. Потом присел и ладонью закрыл его глаза; как молитва, в памяти всплыло стихотворение Алексея:

Запоздалая тень от сомкнутых ресниц
Повторила простое движенье.
Я из стаи людей ухожу в стаю птиц,
Наплевав на закон притяженья.
Сердце в клетке осталось,
А дух – в облака, ближе к силам, меня породившим.
Мне глаза закрывает родная рука,
Отпуская на встречу с Всевышним.
Я в дорогу с собой не возьму ничего —
Только память о людях, мне близких;
Груз тяжелый, поверьте, лететь нелегко,
И теряю я «ныне и присно».
И не сдам я в «привратной» багаж свой,
Утаю там, где сердце стучало,
Отпрошусь на три дня, чтоб вернуться домой
И себя проводить до причала.
Я в конвейер эпох просочусь, как вода,
И по сломанной временем ленте
Шаг за шагом пойду из себя в никуда,
Обходя коридоры столетий...
Я сто раз к вам приду, стукну птицей в окно,
Тонко пискну котенком у двери;
Не гоните его, дайте хлеб с молоком,
Пусть он с вами уснет на постели.

Эпитафия.

На бойца спецназа Алексея Ремеза. На Сашу Сапрыкина, Сашу Гвоздева, Славу Михайлина, Гришу Касарина.

Кавлис разжал пальцы Алексея, освободив пистолет.

К ним подошли остальные бойцы, плотным кольцом встав у тела погибшего товарища. И – тишина. Ни звука. Даже шум работающих двигателей вертолетов перестал существовать для спецназовцев.

Николай положил руку на плечо Гулевича:

– Несите его, Сергей. Все.

Майор отошел от них, на ходу поздоровался с Яруллиным. Рассеянно выслушал Аносова.

Игорь Орешин не изменил позы. Кавлис присел возле командира.