Егерь оттолкнулся веслом от берега. Быстрое течение подхватило лодку. Но он еще долго не заводил мотор, глядя из-под ладони на незнакомых ему людей. Вот они ловко поднялись каменистой тропой и скрылись в зарослях. Лодку отнесло на порядочное расстояние, и он не мог видеть, как двое мужчин вошли в избушку.
Деревянная кровать, больше похожая на нары, длинная лавка, массивный стол, маленькая печка из толстого листового железа.
В печке кем-то заботливо уложены дрова, под ними береста – только поднеси спичку, и дрова вспыхнут, наполняя зимовье теплом.
Они разожгли костер на небольшой прогалине; когда языки пламени поутихли, положили в угли картошку. В пластмассовые стаканы налили водки.
– В красивых местах жил Леха, – вздохнул Зенин, снова и снова оглядывая окрестности. – Сдержал слово, вытащил нас на Катунь.
Он палкой выкатил из углей две картошины, одну, обжигая пальцы, протянул Кавлису.
– Выпьем?
Николай кивнул:
– Помянем Пичугу.
Они спустились к реке, Николай достал из сумки полотняный мешок. Из него извлек серебристую урну. Посмотрел на Зенина.
– Давай ты, – Михаил не пытался скрыть набежавшие слезы.
Николай высыпал в воду прах Алексея Ремеза, и его подхватило быстрое течение Катуни. Лешка снова вернулся в свои родные места. И его душе, наверное, стало спокойнее.
Кроны берез зашумели листвой и затихли. Только прозрачные воды Катуни продолжали свою бесконечную игру с прибрежными камнями.