Весь день, весь вечер томилась мать, страдала, предчувствовала недоброе, почти наверняка знала, что сын где-то гибнет, истекает кровью, зовет ее, прощается с ней. И все-таки, когда внесли его, удивилась, ахнула, не поверила своим глазам. Прильнула к нему, искала в его остывающем теле знакомое, родное тепло, хотя бы слабую искорку жизни, хотя бы дальний-дальний вздох. Не плакала. Ждала. Надеялась. Верила. Молчала.
– Убили!
И одно это слово вместило всю темную, как вечная ночь, глубокую боль осиротевшей матери.
Больше ничего не сказало ее отчаяние, ее горе. Только плакала Каталин.
Шандор бачи держал жену на руках и видел, чувствовал, как она тает, холодеет, становится невесомой. И страх потерять самого дорогого на свете человека притупил, заглушил на какое-то время жгучую, пронизывающую боль материнского слова «убили».
Юлия и Жужанна рвутся домой, отбивают у «национальных гвардейцев» ступеньку за ступенькой. Раздирают на них одежду, молотят кулаками, плачут и все выше и выше взбираются по лестнице.
На шестом этаже их догоняет Ласло Киш и приказывает своим молодчикам пропустить девушек. Стефан выполняет волю атамана и шепчет ему:
– Эта… невеста видела, как я его…
– Балда, не мог аккуратно сработать!
– Старался, байтарш, но… глазастые они, невесты. Что делать, комендант? Надо убрать и ее. Можно выполнять?
– Успеешь!
Ласло Киш натянул на свою маленькую хорьковую мордочку маску сочувствия и вошел в «Колизей». Никто не обратил на него внимания. А ему хотелось поиграть, блеснуть талантом артиста.
Киш стал перед убитым на колени, сложил маленькие, короткие руки на животе, зажмурился, зашлепал губами, делая вид, что молится богу.
Поднялся, спросил:
– Где его убили?
Стефан моментально сообразил, что к чему, охотно включился в игру атамана.
– Там… около Дома радио. За святую правду убили этого мадьяра-красавца. Мы отомстим за тебя, байтарш!
Ни мать, ни отец, ни сестра Мартона, ни его Юлия не слышали Стефана. Прислушивались только к своей боли, ее одну чувствовали, ей подчинялись, ее изливали в слезах.
А Дьюла услышал все, что сказал «гвардеец» по имени Стефан. И продолжил его речь:
– Мартон, как они могли стрелять в твои чистые, доверчивые глаза, в твою улыбку? – исступленно вопрошал он, глядя на брата, на «гвардейцев» и Жужанну. На ней он остановил свой мстительный взгляд. – Твой Арпад, твой Бугров убили нашего Мартона!
Теперь и Юлия обрела слух.
– Что вы сказали? – спросила она, глядя на Дьюлу.
– Теперь твоя очередь, говорю. Иди на улицу, там тебя встретят разрывные пули авошей и русских танкистов.
– Это неправда. Они его не трогали. Я все видела. Я знаю, кто убил Мартона.
Стефан подбежал к окну, застрочил из автомата, крикнул:
– Вот, вот кто его убил!.. Давай, ребята, шпарь!
Юноши и девушки, принесшие Мартона, Дьюла, Жужанна и Шандор бачи хватают автоматы, присоединяются к Стефану, стреляют куда-то вниз, по людям, которые кажутся им авошами. С улицы отвечают огнем. Звенят стекла. Осколки их долетают и до Мартона и лежащей рядом с ним матери.
– Что вы делаете? – чужим голосом спрашивает Юлия.
Ее не слушают. Все стоят к ней спиной. Пороховой дым. Звон стекла. Пыль и кирпичные осколки, высекаемые пулями из стен.
– Куда вы стреляете?! – кричит Юлия так, что все к ней оборачиваются. – Это неправда! Не русские убили Мартона. Я все видела. Его казнил пьяный бандит, ямпец с черными усиками. Толкнул длинным пистолетом в живот и… Мартон упал. Выстрела не было. Пистолет бесшумный. Я знаю такие. Убийца похож вон на это чучело. – Она кивнула на Стефана, стоявшего у окна с автоматом. – И тот был с усиками, в черном берете.
– Ложь! Клевета на революционеров! Да я тебя за такие слова…
Ласло Киш ударил дулом своего автомата по автомату Стефана, спас Юлию.
– Отставить, байтарш! Должен понять, голова! Невеста! Потеряла рассудок.
Юлия взглянула на Киша,
– Его убили, а меня в сумасшедший дом отправляете!
Дьюла обнял Юлию.
– Девочка, милая, родная, что ты говоришь? Опомнись!
– Не тронь! Пусти. Ненавижу. Всех. – Она затравленно озирается, ищет глазами дверь, бежит.
Стефан хотел послать ей вслед автоматную очередь, но Киш остановил его.
– Оставь ее в покое, дурак! Горе есть горе… – Приближается к убитому, повышает голос до трагического звучания. – Мартон, дорогой наш друг, алая октябрьская роза! Ты и мертвым будешь служить революции. Сегодня же весь Будапешт узнает, как ты погиб. Мы отомстим за тебя, байтарш! Пошли, венгры!
Ватага «гвардейцев» хлынула за своим атаманом.
Тихо стало в «Колизее». И даже плач матери едва слышен. Всхлипывает она немощно, слабо, из последних сил.
А Жужанна и ее отец все еще стоят у окна. Молчат, с тупым недоумением смотрят на автоматы. Потом переглядываются, как бы спрашивая друг у друга: когда, как, почему прилипло к их рукам оружие?
ДНИ ЧЕРНОЙ НЕДЕЛИ