Черные алмазы

— Там наверху одно окно разбито, через него врывается ветер.

И в самом деле, там, где винтовая лестница делала поворот, они увидели маленькое разбитое оконце в нише, которое служило для освещения лестницы днем.

А ведь графиня никогда его не видела. Они дошли до двери в библиотеку.

— Страшнее всего идти через библиотеку, — сказала графиня. — Луна сквозь стеклянную крышу рисует на мрамор ном полу белые узоры, и его мозаика становится похожа на таинственные письмена. В углу между двумя шкафами в нише за стеклом стоит скелет. Слева в старинном застекленном шкафу лежит восковая посмертная маска святого Игнатия Лойолы.

Вероятно, в нежном детском возрасте графиня слыхала это от своей няньки.

Все оказалось так, как она говорила. Свет луны проникал сквозь стеклянную крышу; в нише стоял скелет, и в шкафу под стеклом лежали в ряд восковые посмертные маски.

Однако нога графини никогда здесь не ступала. Пол комнаты был покрыт тонкой пылью, которую называют «солнечной» и чьи атомы мы видим пляшущими в лучах солнца, проникающих в наши окна. За десятилетия на полу и мебели образовался слой этой пыли. Нигде не было заметно следов ног.

В ту минуту как графиня и аббат вступили в библиотеку, в соседней с ней часовне шум стих. Призраки умолкли. Но музыка не прекратилась. Из-за двери часовни доносилось некое подобие органной музыки, словно прелюд перед мессой. Но и он звучал какой-то пародией, будто в органе засели мурлыкающие что-то нечистые духи.

Задыхаясь от ужаса, графиня остановилась у двери часовни и судорожно уцепилась за господина аббата, не давая ему отпереть двери. Она дрожала всем телом.

Что за ужасные звуки?

И тогда в часовне грянула «Vesperae».[41]

Один голос, подражавший песенным руладам мессы, начал: «Bacche, ad haustum intende!»[42] Другой ответил в том же тоне: «Et ad potandum festina!»[43] Затем, словно кто-то быстро читал текст священной книги, последовало: «Gloria Baccho et filiae ejus Cerevisiae et Spiritus Vini, sicut erat in Baccho natus et nunc et semper et per omnia pocula poculorum, Stramen!»[44] Графиня почувствовала, что леденеет, к страху присоединился ужас!

Она знала латынь.

Потом вместе с органным сопровождением зазвучал антифон.

«Date nobis de Cerevisia vestra, qua sitiunt guttura nostra!»[45]

И затем псалом:

«Dixit frater fratri suo:
Potesne ebibere pocula duo?
Haec duo, tria, et ad hue quinque.
Nec sufficient meae sitienti linguae.
Beati sint Bacchus cum Cerere in uva,
Ut non cruciet nos sitis saeva.
A solis ortu usque ad noctem potabo,
Et nulles nummos curabo.
Nisi quis biberit, ut ruat ter quater,
Non poterit dici noster sincerus frater.
Nos enim subinde tempore matutino
Solemus bibere more palatine:
A meridie etiam bene facimus,
Ut Baccho grati simus,
Dicimur fratres esse bibaces,
Die noctuque bibere capaces,
Et, ideo, qui vult ad nos venire,
Debet sicut generose haurire.
Gloria Baccho».[46]

Графиня испытывала муки, которые переживают грешные души, впервые услышав, о чем говорят меж собою черти.

Последовал «Caputulum».[47]

«Fratres attendite, et sollicitemini, ut ex popina redeuntes omnes amphoras visitetis, et quid in illis invenietis, illico epotetis, ne in vanum veniat vinum, et hoc f acite per omnia pocula poculo-rum. Stramen! Baccho Gratias!»[48]

И тут весь адский хор, все сонмище чертей женского и мужского пола грянули издевательский гимн:

«Bacche, genitor Cereris,
Deus haustuum diceris,
Da tua dementia
Potum in abundantia,
Et bibemus alacriter
Tuam laudem igitur
In haustu propagabimus
Quandocunque potabimus,
Sit tibi Bacche gloria!»[49]

Послышался звон колокольчиков.

Вслед за ними благословение, произнесенное благоговейным голосом священника: «Bacchus vobiscum!»[50] Грянул хор: «Et cum cantharo tuo!»[51]

Продолжалась «oratio».

«Voremus! Vomipotens Bacche! Qui sodalitatem nostram in tuum honorem erigere constituisti, da, quaesumus, ut eadem sodalitas ab omni persecutione libera, strenuis potatoribus augeatur. Per omnia pocula poculorum…»[52]

И снова хором: «Stramen!»

He в силах удержаться на ногах, графиня рухнула на колени и в исступлении впилась глазами в лицо аббата, на которого сверху падал лунный свет, создавая вокруг его гордо поднятой головы белый нимб.