Черниговцы [повесть о восстании Черниговского полка 1826]

— Вот что, детки, — заговорил он, внезапно переходя на серьезный тон. — Надо открыться во всем молодому государю. Он поймет нас, простит и сам установит вольность. Я поеду в Петербург, брошусь к его ногам, не утаю ничего. Он увидит мою искренность. Он добр, он простит, он поймет… Ах, детки, я верю в великодушие государя! — проговорил он и умолк, совершенно растроганный.

— Ты сошел с ума! — крикнул Сергей в решительном негодовании. — Ты хочешь предать нас!

Артамон осекся и растерянно посмотрел на Сергея.

— Я жестоко обманулся в тебе! — продолжал Сергей. — Не ты ли так щедро сыпал обещаниями? Не ты ли клялся совершить то, чего от тебя даже не требовали? И вот, когда для каждого из нас решается вопрос жизни и смерти, ты замышляешь предательство! Артамон Захарович, опомнись!

— Но что же мне делать? — воскликнул потрясенный Артамон.

— Ты должен немедленно собрать Ахтырский полк и идти на Троянов, — сказал Сергей властно. — Постарайся увлечь александрийских гусар. Нечаянным натиском ты легко овладеешь Житомиром и захватишь весь штаб корпуса. Я напишу Горбачевскому, в восьмую бригаду, а он известит остальных. Житомир назначается сборным пунктом. Оттуда на Киев, потом на Могилев. Через неделю весь юг будет наш!

Артамон вскочил с места. Слова Сергея внушили ему уверенность в успехе и зажгли его воображение. Перед ним рисовались заманчивые картины. Взволнованные толпы граждан около сената. Он проходит, окруженный свитой. Все рукоплещут, и старый сенатор возлагает победные лавры на его склоненную голову…

Но взгляд его скользнул по письменному столу с ящиком, где лежали конфеты, и он снова опустился в кресло.

— Это невозможно, — сказал он упавшим голосом.

— Почему невозможно? — строго спросил Сергей.

— Я недавно принял полк, — отвечал Артамон. — Меня не знают ни офицеры, ни солдаты. Мой полк не приготовлен к действию.

— Неправда, — сурово возразил Сергей. — В Ахтырском полку есть члены тайного общества. Сговорись с ними.

— А что будет с нею? — простонал Артамон, кивая в сторону спальни.

В зале раздались гулкие шаги. Кто-то быстро шел к двери кабинета в сопровождении денщика, громким голосом бросая на ходу вопросы:

— Они здесь? Вот сюда?

Дверь распахнулась, и в комнату вбежал Бестужев, в шинели, в фуражке, весь облепленный снегом.

— Тебя приказано арестовать, — обратился он, задыхаясь, прямо к Сергею. — Гебель гонится за мной по пятам. Сейчас он будет здесь.

Все оцепенели. Артамон побледнел и испуганно смотрел на Бестужева.

— Ну что ж… — пробормотал Сергей, опираясь рукой на стол.

Матвей, который все время сидел молча поодаль, подошел к брату и опустил руку на его плечо.

— Все кончено, Сережа, — сказал он с тихой улыбкой. Мы погибли, нас ожидает страшная участь. Остается одно — умереть.

Странное ощущение легкости и свободы охватило Матвея. Хотелось двигаться, говорить. К сердцу прихлынула непонятная радость.

— Прикажи накрыть стол, — продолжал он каким-то легкомысленным тоном, обратившись к Артамону. Да побольше сластей, фруктов, вина! Угостить ты умеешь! Пообедаем, выпьем — и застрелимся весело, все четверо вместе. Каждый положит свой пистолет у прибора. Умрем как древние: с улыбкой на устах и с бокалом в руке! — И, глядя с нежностью на брата, он повторял в каком-то самозабвении восторга: — Мы умрем, мы умрем…

Сергей вдруг выпрямился, глаза его сверкнули.

— Нет, я так просто не сдамся! — воскликнул он гневно. — Рано думать о смерти. А если смерть, то погибнем в бою. — Он повернулся к Артамону: — Артамон Захарович, ваше последнее слово!

Артамон молчал. Его щеки дрожали.

— Хорошо, — продолжал Сергей. — Если так, то беретесь ли вы, по крайней мере, доставить с нарочным записку Горбачевскому, в восьмую бригаду?

Артамон не в силах был вымолвить слово.

— Полковник Муравьев! — громко и раздельно произнес Сергей, делая шаг назад. — С этой минуты я разрываю все сношения с вами. Прощайте!

Все трое ушли. Слышно было, как по дороге хлопали двери. За окном кружилась и пела метель.

Зимой дни коротки. В комнатах уже горели свечи, когда приехали наконец Гебель и поручик Ланг. Артамон встретил их с таким необыкновенным радушием, что те были даже несколько удивлены. Они стояли, расправив плечи, чопорно и прямо, а он смеялся, сыпал вопросами, жаловался на скуку в Любаре и на то, что с полком у него столько хлопот: до сих пор еще не успели перековать лошадей на зимние шипы, нет сена, и притом люди совсем избаловались, не умеют выполнить самого простого маневра.

— Господин полковник… — пробовал заговорить Гебель, но Артамон всякий раз перебивал его.

— И все я один, — вздыхал Артамон. — Ни помощи, ни совета. А у меня своя забота…

— Господин полковник… — снова пытался ввернуть слово Гебель.

— Больная жена, — не слушая, продолжал Артамон. — Ужасный тик в голове, такие боли…

— Разрешите, господин полковник, — повысив голос, оборвал его наконец потерявший терпение Гебель. — Я к вам по делу!

— Ах, по делу! — сказал Артамон. — Тогда пожалуйте в кабинет.

Войдя в кабинет, Гебель начал сразу:

— Мы решились вас потревожить…