Черниговцы [повесть о восстании Черниговского полка 1826]

Утихшая было метель разыгралась утром с новой силой. Снежный вихрь крутил и свистал вокруг Житомира по полям и лесам, наметая сугробы и взлетая белыми вертящимися башнями на воздух. В вихре метели друг за другом кружились Муравьевы, Бестужев и Гебель. Сергей с братом приближались к Любару. Их нагонял Бестужев. Из Житомира в Троянов мчался Гебель с жандармским поручиком Лангом. Позади всех пробирался сквозь метель в летней, ничем не подбитой шинели Андреевич в Житомир.

В одиннадцать часов утра у крыльца помещичьего дома в Троянове остановилась тройка с Гебелем и жандармским поручиком Лангом. Оба были облеплены снегом. Командир Александрийского гусарского полка принял их любезно и с тем же вежливым спокойствием сообщил, что братья Муравьевы должны находиться в Любаре. Он накормил гостей завтраком и налил им по стакану бордо. Те не отказались и, подкрепившись, тотчас отправились дальше, в Любар, к Артамону.

XVI. БЕСПОКОЙНЫЙ ДЕНЬ АРТАМОНА

Утром 27 декабря Артамон Захарович Муравьев встал в озабоченном настроении. Накануне он был взволнован вестью о том, что произошло в Петербурге 14 декабря. Он только недавно был назначен командиром Ахтырского гусарского полка. Это было крупным успехом по службе, несколько остудившим его революционный пыл. Намерения тайного общества стали казаться ему несбыточными, и он подумывал уже о том, чтобы откровенно заявить о своем выходе из общества. И вдруг эта ужасная весть. В Петербурге идут аресты, в Тульчине уже арестован Пестель. От одного к другому — доберутся и до него. Его пухлые щеки дрожали, и неприятный холодок пробегал по спине, когда он вспоминал, как во время Лещинского лагеря он сам вызывался убить покойного государя. И вот вместо блестящей карьеры что же ожидает его: казнь, каторга, Сибирь?

Артамон взволнованно расхаживал по залу. За окном вертелись снежные хлопья и тоскливо завывала метель. On останавливался, прислушиваясь то к завыванию метели, то к слабым стонам, доносившимся из боковых комнат через раскрытые двери. Это стонала его жена, у которой в это утро разыгрался, как она говорила, «тик в голове».

«Боже, — думал он, нервно поводя плечами, — что, если она узнает? У нее такая нежная натура…»

Жена его была молодая дама, чрезвычайно впечатлительная и болезненная. Она постоянно упрекала мужа в равнодушии к ее страданиям и ревновала его ко всему: к службе, к товарищам, к родственникам, не говоря о знакомых женщинах.

— Артамон! — послышался издалека сердитый голосок.

В хорошие минуты жена называла его по-французски «Ар-тон» пли по-русски «Артанчик». То, что она назвала его «Артамон», было плохим признаком.

Артамон на цыпочках побежал в спальню, где на кушетке, обложенная подушками, лежала жена.

— Вам ни до чего дела нет, — страдальчески сказала она, прикладывая худенькую ручку ко лбу. — Что вы стучите ногами, как медведь?

Артамон хотел что-то сказать в свое оправдание, но она не стала слушать.

— Неужели вам нисколько не жаль меня? — говорила она. — Вы чем-то заняты — не знаю чем, — а обо мне совсем и не думаете…

Жена была сердита на Артамона. Еще со вчерашнего вечера она заметила его странную мрачность, между тем как от природы он отличался веселым характером. Она сразу поняла, что тут есть какой-то особенный секрет, и злилась, потому что самолюбие мешало ей проявить любопытство. Кроме того, она смутно догадывалась, что с этим секретом связана какая-то провинность с его стороны, и заранее мстила ему.

Миновав зал, Артамон прошел в кабинет, тихонько уселся там в кресло и, чтобы утешиться, стал поедать конфеты, которыми были напиханы ящики его письменного стола. Он очень любил лакомства.

В зале послышались голоса. Артамон вскочил, сунул открытую коробку с конфетами в письменный стол и на миг застыл в нерешительной позе. Он хорошо знал эти голоса, это были голоса двух братьев Муравьевых-Апостолов. «Вот некстати! — подумал он. — И с чего их принесло в такую погоду!»

Преодолевая смущение, он бросился в зал и порывисто обнял неожиданных гостей. Затем привел их в кабинет и осторожно запер все двери.

— Веруша больна, — объяснил он. — Она так страдает.

— Что с ней? — спросил Сергей.

— Ах, ужасный тик! — вздохнул Артамон. — Лежит с утра. Я так беспокоюсь…

— Артамон Захарович! — прервал его Сергей. — Вы слышали, что произошло в Петербурге? Восстание подавлено, идут аресты. В Тульчине уже арестован Пестель…

Артамон засуетился.

— Древние философы учили не падать духом в несчастий! — прервал он, стараясь шуткой прикрыть смущение. — Политику побоку, а пока вот что: глазки закройте, протяните ручонки. Раз, два… — Он шаловливо потащил обоих к письменному столу. — Три! — выпалил он, выдвигая ящик, доверху наполненный конфетами различных сортов.

— Полно, Артамон Захарович! — с упреком сказал Сергей, вырываясь. — Разве теперь время для шуток?

Наступило неловкое молчание. Артамон медленно опустился в кресло. Еще вчера, когда он впервые узнал о петербургских событиях, у него мелькнула одна безумная идея. Теперь он решился высказать ее вслух.