Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826)

И вот провели виновного раз. «Вести назад!» — кричит командир. «Не может идти», — говорят ему. «Тащи!» — велит командир. «Не отвечаю за жизнь», — заявляет доктор, щупая пульс. «Исполнять, что приказано!» — повторяет командир.

Несчастного повели снова. Последние удары падали уже на мертвое тело. Доктор удостоверил смерть. Тогда командир велел опустить труп в вырытую яму и, сняв фуражку, скомандовал: «На молитву!» Потом, сотворив земной поклон и бросив первую горсть земли, отошел в сторону. Когда могила была засыпана, барабанщики начали бить поход. Командир сел на лошадь. Раздалась команда: «Стройся повзводно! Господа офицеры, по местам! Марш!» И командир во главе всего полка тихо поехал вперед.

Никак не верилось, что солдатик, полчаса назад деливший с нами трудности похода, переживший столько сражений, оставлен нами где-то там, на опушке леса, закиданный немецкой землей.

А впереди, у всех на виду, торчала на коне длинная спина командира. И хоть бы подумал о том, что кто-нибудь из солдат может пустить ему пулю в затылок!

Не знаю, что чувствовал командир и другие, но я в ту ночь не мог сомкнуть глаз. Меня мучило раскаяние… да, раскаяние. Я считал себя соучастником в убийстве несчастного, который покорился своей судьбе и даже не произнес мольбы о прощении…

Рассказчик умолк, взволнованный. Никто не проронил ни слова. Вдруг Якушкин изо всей силы стукнул кулаком по столу. Он точно хотел что-то сказать, но ничего не выговорил. Сергей был бледен. Он сидел неподвижно на диване и о чем-то сосредоточенно думал.

Беседа долго не клеилась, и офицеры в этот вечер разошлись раньше обыкновенного.

…Утром 2 декабря 1815 года над Зимним дворцом взвился флаг. Прибыл наконец император, больше года не бывший в России. Офицерам велено было быть на выходе. Волнение было на лицах, когда все выстроились в приемном зале дворца Но после двухчасового ожидания объявили, что прием не состоится. Офицеры, подшучивая, а иные сердясь, разошлись по домам и казармам.

Император остановился во дворце на Каменном острове и как передавали, просил у министров на месяц отдыха. Он распорядился, чтобы по всем делам обращались к военному министру графу Аракчееву, который один имел к нему доступ.

В первый раз гвардия увидела императора на смотру через месяц. Он обошелся сухо с офицерами, смотрел на эволюции[23] с пренебрежительной усмешкой, сделал два-три замечания и уехал. Гвардия была обижена.

Недовольство росло с каждым днем. Жаловались на усилившуюся после приезда государя придирчивость высшего командования. Рассказывали, что артиллерийский полковник барон Таубе, прусский офицер, принятый на русскую службу, настраивает государя против гвардии. Бранили при этом немцев, которым государь оказывает особенное покровительство. Говорили также о каких-то секретных совещаниях государя с Аракчеевым и о предстоящих крупных переменах во всем устройстве армии.

Однажды вечером — это было 9 февраля 1816 года — у братьев Муравьевых-Апостолов, живших тогда вместе в Семеновских казармах, сидели Якушкин и Никита Муравьев, теперь офицер генерального штаба. Разговор шел об ордене русских рыцарей. Это была странная затея, придуманная двумя представителями высшей аристократии: двадцатишестилетним сенатором Матвеем Дмитриевым-Мамоновым, о котором в свете говорили как о неисправимом чудаке, и молодым генералом Орловым, принимавшим капитуляцию Парижа в 1814 году. Они мечтали о возрождении рыцарства в России и учреждении палаты вельмож, вроде французской палаты пэров. Ближайшие друзья были посвящены в эти планы.

Никита расхаживал по комнате в расстегнутом мундире и, покуривая трубку, ораторствовал. Он доказывал, что, несмотря на многие нелепости, в проекте ордена есть здравые мысли.

— Только наследственная аристокрация, обладающая независимостью, — говорил он, — может сдержать произвол самодержавной власти. Прочтите об этом у Монтескье[24].

Никита говорил громко и самоуверенно. Он был кандидатом Московского университета, славился своей начитанностью и привык, чтобы его слушали.

Сергей решился, однако, его прервать.

— Мне кажется, — сказал он скромно, — что ты забываешь об одном: аристокрация воспользуется своими привилегиями не только против самодержавной власти, но и для угнетения народа. Притом господство аристокрации замедлило бы успехи промышленности и торговли.

— Существование палаты лордов в Англии, — ответил Никита, — нисколько не мешает там процветанию промышленности и торговли.

— Да, но там постоянная рознь двух палат[25],— возразил Сергей. — И промышленники достаточно сильны, чтобы давать отпор притязаниям лордов. У нас не то: промышленность еще слаба и не сможет сопротивляться наследственным землевладельцам.

— Ну что ж… — сказал Никита. — Достаточным обеспечением у нас явится новая гражданственность, на страже которой будет стоять родовое дворянство, охраняющее право граждан…