Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826)

Сразу после высадки Матвей и Якушкин поехали в Петербург. Матвей спешил в дом на набережной. В гостиной он наткнулся на Ипполита, который вспыхнул от восторга и крепко стиснул его шею руками. Выбежал Иван Матвеевич и разрыдался. Сестры засыпали Матвея поцелуями. А мачеха нерешительно ожидала в стороне. Когда Матвей подошел к ней, она сделала движение ему навстречу, как бы желая обнять его, но он с холодной вежливостью поцеловал ей руку. Она поняла: покраснела и опустила глаза. У Ивана Матвеевича лицо скривилось в капризную гримасу. Но он тотчас просветлел, когда Матвей передал ему письмо от Сережи, который еще оставался в Париже с отрядом князя Воронцова.

— Сережа, мой милый мальчик! — говорил со слезами Иван Матвеевич, читая письмо.

Вступление гвардии в Петербург было назначено на 30 июля. Город готовился к встрече: на Петергофском шоссе возводилась огромная арка, дамы запасались цветами, чтобы осыпать ими героев.

Утром 30 июля Матвей и Якушкин, оба во фраках, отправились смотреть на торжество. Народ толпился у Петергофской заставы на деревянных мостках. Во всю длину пути через небольшие промежутки были расставлены полицейские с палками.

Александр ехал на белом коне, и народ кричал ему «ура». Навстречу императору подвигалась золотая карета, где сидела его мать — вдовствующая императрица Мария Федоровна. Александр поскакал к карете, выхватив из ножен саблю для салюта.

Вдруг, откуда ни возьмись, прямо перед мордой лошади затесался какой-то мужик в деревенских лаптях и с котомкой на спине. Он, видно, шел прямо из деревни и пробирался через улицу куда-то по своим делам. Лошадь, наскочив на мужика, отпрянула в сторону. Александр, вспыхнув, пришпорил лошадь и бросился на него с обнаженной саблей.

Тот метнулся обратно к мосткам. Но, испугавшись полицейских с палками, пустился прямо посередине улицы. Он бежал со всех ног, переваливаясь с боку на бок, и котомка подпрыгивала на его сгорбленной спине.

Подоспели полицейские и приняли мужика в палки.

Один хватил по шее, другой по лопаткам. Тот упал ничком и неожиданно взвыл, как затравленный зверь:

— Миленькие, не убейте! Ой, родные, не убейте!

Александр опомнился, сдержал лошадь и, подскакав к золотой карете, отдал салют по всем правилам искусства.

Якушкин стоял опустив глаза. Матвею было мучительно стыдно.

Они долго бродили потом по улицам и остановились наконец около памятника Петру на Сенатской площади.

— Самодержец России, — глухо заговорил Якушкин. — защитник прав народных, спаситель Европы! Эти голубые глаза эта улыбка — неужели это ложь, актерство, игра? Если так…

Якушкин не кончил. Стиснув зубы, он смотрел на стальную Неву.

V. СОЮЗ СПАСЕНИЯ

Осенью 1814 года Петербург веселился. Балы и вечера маскарады и праздники следовали друг за другом непрерывной чередой. Офицеров звали то туда, то сюда. В гостиных, в первых рядах кресел в театре — везде блестели гвардейские эполеты.

Но Якушкин скучал в гостиных и неохотно бывал в театре. После тех великих событий, которые совершались перед ним еще так недавно, петербургская жизнь казалась ему мелкой, пустой и ничтожной. Светскому обществу он предпочитал беседу с боевыми товарищами, особенно с Матвеем, который просиживал иногда до утра в его тесной комнатке при казармах. Якушкин не хотел нанимать частную квартиру, да у него и не было на это достаточных средств.

В свободные часы он обучал солдат грамоте, и эти занятия доставляли ему большую отраду. Как-то в обществе зашел об этом разговор. Один старый сановник сказал ему с важностью:

— Нынешние молодые люди все толкуют о просвещении. А того не разумеют, что просвещение разрушает веру и добрую нравственность. Что сделали ваши просвещенные французы против наших казаков, грубых, неграмотных, но сильных верою в бога? Казацкие сабли, окропленные святой водой тихого Дона, без труда сокрушали храмы рассудка и вольности, воздвигнутые нечестием. Безбожие, вольнодумство, цареубийство — вот куда ведет ваше хваленое просвещение!

Якушкин смотрел на стриженую седую голову своего собеседника, на его холеное лицо, еще красивое, несмотря на старость, и думал: «Мы ушли от всех подобных ему по крайней мере лет на сто».

В ноябре 1814 года в Вене начались заседания конгресса победивших держав, на котором собрались государи, министры и дипломаты. Среди танцев, фейерверков и торжественных обедов государи перекраивали карту Европы, решали судьбы народов и раздавали короны, наказывая одних и награждая других. В петербургских салонах с восторгом рассказывали о том, каким почетом пользуется русский император среди прочих государей, как он танцует и как им очарованы немецкие принцессы и королевы. А в гвардии ходили слухи, что государь совсем забыл о России, плохо отстаивает ее интересы и всецело подчинился влиянию хитрого австрийского министра князя Меттерниха.