Через соловьиный этаж

Я представлял, что уже нахожусь в Инуяме, где на соловьином этаже не дремлет господин Йода Садаму.

Каэдэ покинула замок Ногучи без сожалений и со слабой надеждой на благополучное будущее. Поскольку она не покидала его стен восемь лет неволи, а было ей всего лишь пятнадцать, то все, представавшее перед глазами девушки, приводило ее в восторг. Первые несколько миль ее с госпожой Маруямой несли команды носильщиков в паланкинах, но от качки Каэдэ затошнило, и на первом же привале она настояла на том, что пойдет пешком с Шизукой. Лето было в разгаре, пекло солнце. Шизука обвязала голову своей госпожи платком и держала над ней зонт.

– Госпожа Ширакава не может появиться перед мужем такой же коричневой, как я, – хихикнула служанка.

Они передвигались до полудня, остановились на пару часов в гостинице и до вечера прошли еще несколько миль. К тому времени голова Каэдэ кружилась от увиденного: бриллиантовая зелень рисовых полей, гладких и пышных, будто мех животного; белые, искрящиеся брызгами реки, стремительно несущиеся вдоль дороги; представшие перед ними горы, хребет за хребтом, одетые в богатый летний ковер, вытканный малиновыми дикими азалиями. А люди на дороге, всех мастей и видов: воины в броне, с мечами на боевых конях, фермеры, несущие разные незнакомые ей предметы, тележки, запряженные волами, вьючные лошади, попрошайки и коробейники.

Девушке не следовало пялиться на них, а они должны были кланяться до земли при виде процессии, но Каэдэ украдкой бросала взгляды по сторонам.

Процессию сопровождали вассалы госпожи Маруямы, главный из которых, по имени Сугита, обходился с госпожой с отцовской непринужденностью. Каэдэ решила, что он ей нравится.

– В твоем возрасте я тоже любила ходить пешком, – сказала госпожа Маруяма за ужином. – Мне это до сих пор нравится, но, по правде говоря, я боюсь солнца.

Она смотрела на упругую кожу Каэдэ. Маруяма была добра к ней весь день, но девушка не могла забыть первое впечатление, которое убедило ее в дурном расположении госпожи, словно она чем-то успела провиниться перед ней.

– Вы ездите верхом? – спросила Каэдэ, всегда завидовавшая мужчинам на лошадях, которые казались столь могущественными и свободными.

– Иногда езжу, – ответила госпожа Маруяма. – Однако, путешествуя по землям Тогана, я чувствую себя бедной беззащитной женщиной, и предпочитаю паланкин.

Каэдэ удивленно посмотрела на нее.

– Госпожа Маруяма считается сильной женщиной, – пробормотала она.

– Я должна скрывать свою силу от мужчин, иначе они, не колеблясь, уничтожат меня.

– Я не садилась на лошадь с детства, – призналась Каэдэ.

– Но ведь всех дочерей воинов обучают ездить верхом! – воскликнула госпожа Маруяма. – Ногучи не делали этого?

– Они ничему меня не учили, – с горечью сказала Каэдэ.

– Ни владеть мечом и ножом? Ни стрелять из лука?

– Я и не знала, что женщин обучают таким вещам.

– В Западном Крае это так.

Последовало короткое молчание. Проголодавшаяся Каэдэ взяла еще риса.

– Ногучи хорошо обращались с тобой? – спросила госпожа.

– Поначалу нет, отнюдь нет. – Каэдэ колебалась между обычным острожным ответом и желанием довериться женщине, принадлежавшей к тому же сословию, с ней-то она могла разговаривать на равных. Они были одни в комнате, если не считать Шизуки и служанки госпожи Маруямы, Саши. Обе они сидели так тихо, что Каэдэ едва замечала их присутствие. – После несчастного случая со стражником меня поселили в резиденции.

– А до этого?

– Я жила в замке с прислугой.

– Какой ужас, – проговорила госпожа Маруяма, и в ее голосе звучало негодование. – Как Ногучи посмели? Ты же Ширакава… – Глядя в пол, она добавила: – Я переживаю за собственную дочь, которая находится заложницей у господина Йоды.

– Когда я была ребенком, мне жилось не так уж и плохо, – сказала Каэдэ. – Слуги жалели меня. А потом наступила та весна, когда я была уже не девочкой, но еще и не женщиной, никто не мог защитить меня. Пока не умер мужчина…

К удивлению самой Каэдэ, ее голос задрожал. От неожиданного наплыва чувств глаза наполнились слезами. Нахлынули воспоминания: руки мужлана, твердая, прижимающаяся к ней плоть, нож, кровь, смерть прямо на глазах.

– Простите меня, – прошептала она. Госпожа Маруяма села рядом и взяла руку Каэдэ.

– Бедняжка, – пробормотала она, гладя пальцы девушки. – Все бедные дети, бедные дочери. Если бы я могла освободить вас всех.

Каэдэ так хотелось выплакаться, но она взяла себя в руки.

– После того случая они поселили меня в резиденции. Мне дали служанку, сначала Юнко, затем Шизуку. Там жилось намного лучше. Меня должны были выдать за старика. Он умер, и я сильно радовалась. Но затем люди стали говорить, что знаться со мной, вожделеть меня – значит приближать смерть.

Она услышала, как всхлипнула госпожа, и обе замолчали.

– Я не хочу быть причиной смерти какого бы то ни было мужчины, – тихо сказала Каэдэ. – Я боюсь замужества. Не хочу, чтобы господин Отори погиб из-за меня.

Повисла тишина.