Через мой труп

Вопрос был вполне закономерным — не было никаких оснований полагать, что она собирается меня каким-то образом смутить или поставить в неловкое положение. Не понравилось мне лишь то, что роман «Внешние демоны» в очередной раз был назван моей главной книгой. Получалось, что, по мнению критики, мне никогда не удастся написать ничего лучшего, чем та вещь, с которой началось мое восхождение на творческий олимп. Для меня эта мысль стала подобна ножным кандалам, звякавшим каждый раз, стоило мне только пошевелиться, причем звон этот был настолько громким, что перекрывал мой собственный голос, что бы я ни пытался сказать.

— Совершенно верно, Линда, ты права — в том плане, что всем моим книгам присущ особый, характерный стиль, а сюжетная линия строится по определенным канонам. Но в этом-то как раз и состоит их сильная сторона. Читатель с самого начала понимает, что держит в руках очередное произведение Фёнса. Это подобно тому, как, впервые слыша незнакомую музыкальную композицию, ты сразу же понимаешь, что это «Депеш мод».[28] — Я пожал плечами. — Во всех моих книгах описываются убийства и способы их раскрытия, и в этом смысле все они одинаковы. Однако стоит только приглядеться повнимательнее, как понимаешь, что это вовсе не так.

Линда кивнула:

— Означает ли это, что, если я сейчас прочту вслух отрывок из любой твоей книги, ты сможешь сразу же определить, откуда именно он взят? — С этими словами она достала листок и посмотрела на меня. Публика отреагировала на брошенный ею вызов сдержанными смешками.

На секунду я встретился с ней взглядом — на ее губах играла легкая улыбка, в глазах светилось лукавство. Я не вполне понимал, куда именно она клонит, однако отступать было уже поздно. Да и чего мне бояться? Денек с самого утра не задался, так что терять мне, собственно говоря, было нечего.

— О’кей, — откликнулся я. — В зале есть дети?

Публика засмеялась. Линда впервые за все это время посмотрела на аудиторию с некоторой долей растерянности, однако затем, очевидно, собралась с мыслями и решила продолжить начатое. Откашлявшись, она принялась читать:

Собрав остаток сил, девушка постаралась зажмуриться. По лицу ее струились пот и слезы, и липкая лента на одной щеке начала отклеиваться. Несчастная всхлипнула.

— Смотри! — приказал он. — Смотри, или я отрежу тебе веки!

Она была вынуждена открыть глаза. В них застыли слезы и ужас. Он приблизил к ее лицу отрезанный сосок. Девушка попыталась закричать и дернулась всем телом, однако скотч, которым она была примотана к стулу, лишь еще глубже врезался в тело.

Он зажал свой трофей губами и принялся посасывать его на манер проголодавшегося младенца. Девушка отчаянно замотала головой, поднимая вокруг целую тучу брызг из заливающих лицо пота и слез.

Он засмеялся и поднес садовые ножницы к ее второй груди. Ощутив прикосновение стали, жертва замерла; он же, продолжая улыбаться, принялся медленно описывать круги холодным лезвием вокруг соска, будто лаская его. Постепенно сосок напрягся.

— Смотри-ка, а ведь ей, похоже, нравится, — сказал он, будто про себя, и криво усмехнулся.

Взявшись за сосок большим и указательным пальцами, он слегка сжал его и оттянул. Затем поднес к нему раскрытый секатор.

Плоть затрепетала…

Линда прервалась. Публика затихла. Не было слышно ни единого звука.