Череп под кожей

Она собиралась добавить: «И мне нужен ты, любимый. Все больше и больше. И так будет всегда», – но подняла глаза и увидела его лицо.

Не то чтобы это выражение было ей незнакомо – сочетание стыда, раздражения и возмущения. Она видела его и раньше. В конце концов, так они и жили: уверенно и радостно строили планы и отменяли их в последнюю минуту. Но никогда еще это не было для нее так важно. Слезы навернулись ей на глаза. Она твердила себе, что должна сохранять спокойствие и срываться нельзя, но когда смогла заговорить, нотки горького упрека в ее голосе были слышны даже ей. И она заметила, как пристыженное выражение на лице его уступило место воинственному.

– Ты не можешь так со мной поступить! Не можешь! Ты обещал! И я сказала Клариссе, что приеду со спутником. Мы же обо всем договорились.

– Я знаю, прости меня. Но за завтраком позвонил отец Стеллы и сказал, что приедет на выходные. Я должен быть там. Я же рассказывал тебе, какой он. Он был недоволен тем, что я бросил работу учителя. Мы никогда не ладили. Он думает, я ее недооцениваю. Ты знаешь, как родители носятся с единственными детьми. Он не порадуется, если узнает, что я уехал на три выходных и оставил ее с детьми одну. И не поверит, что я отправился на распродажу книг. Думаю, даже Стелла в это не поверит.

Так вот оно что. К ним едет папочка. Папочка, который оплачивает учебу близнецов, предоставляет машину, финансирует ежегодный отпуск и все предметы роскоши, которые превратились в предметы первой необходимости. Папочка, имеющий свои собственные виды на зятя.

Она произнесла, едва не плача:

– Что подумает Кларисса?

– Скорее вопрос в том, что она подумала бы, если бы я приехал. Она знает, что я женат. Ты ведь наверняка об этом проболталась. Разве она не удивилась бы, что мы приехали вместе? Мы ведь не могли бы остановиться в одной комнате или что-то в этом роде.

– Под этим, полагаю, ты подразумеваешь, что мы не могли бы вместе спать. Почему нет? Кларисса отнюдь не образец добродетели, и я не думаю, что Эмброуз Горриндж шныряет по коридорам ночью и проверяет, у себя ли его гости.

– Дело не в этом, – пробормотал он. – Я уже объяснил. Все упирается в отца Стеллы.

– Но этот уик-энд мог бы освободить тебя от него и от нее. Я думала, мы поговорим с Клариссой, расскажем ей о магазине, попросим о помощи. Вот почему я так напрашивалась на приглашение. В конце концов, треть ее денег отойдет мне, если она умрет, не родив наследника. Все это прописано в дядином завещании. Ничего с ней не случится, если она расстанется с некой суммой в тот момент, когда деньги нужны мне больше всего. К тому же речь пойдет о том, чтобы взять их в долг.

Она с трудом отвела глаза, чтобы не видеть, как его лицо озарила надежда. Потом она угасла, и Колин мрачно произнес:

– Я не могу просить деньги у женщины.

– Тебе и не придется. Просить буду я. Я подумала, что познакомлю вас и ты ей понравишься. Она увидит тебя в наилучших возможных обстоятельствах. Потом, когда подвернется подходящий момент, я поговорю с ней. Нам стоит попытаться, милый. Даже двадцать тысяч могут сыграть большую роль.

– А что ты получишь, если она умрет?

– Точно не знаю. Около восьмидесяти тысяч, я думаю. Возможно, больше.

Колин отвернулся.

– Примерно столько нам и понадобится, если я соберусь уйти от Стеллы и получить развод. Но Кларисса не станет умирать ради нашего удобства. Двадцать тысяч всего лишь спасут магазин, не больше. С какой стати ей расставаться с такой суммой? Любой человек, который хоть немного разбирается в финансах, сразу все поймет и не захочет бросать деньги на ветер. Это бесполезно. Я не смогу приехать в эти выходные.

Над ними скрипнула половица. В магазин кто-то вошел. Колин быстро произнес, исполненный чувства благодарности к своему спасителю:

– Похоже, у нас покупатель. Послушай, я закроюсь в пять, и если все будет тихо, помогу тебе здесь. Вместе мы как-нибудь наведем порядок.

Когда он исчез, Роума подошла к окну и уставилась на улицу. Она стояла прямо, вцепившись в раковину так, что побелели костяшки пальцев, и с отсутствующим видом смотрела поверх перил и стены цокольного этажа с отслаивающейся штукатуркой туда, где смешивались и дрожали красные, зеленые и желтые пятна на прилавке фруктовой лавки на другой стороне улицы. Время от времени кто-то проходил, звучали голоса, узкая улочка на мгновение оживала. А безмолвная фигура у окна так и стояла без движения. Потом она вздохнула. Напряженные плечи расслабились, пальцы разжались. Она взяла гравюру с сушильной доски и принялась разглядывать ее, как в первый раз. Потом открыла сумку и аккуратно положила находку внутрь.

Глава шестая