Череп под кожей

Глядя, как он жадно всматривается в ее глаза, Корделия почувствовала, что разочаровала его: он ждал от нее сочувствия, одобрения его намерения брать от жизни то, что хочет, не испытывая чувства вины. Но разве не этого жаждал каждый? Отчасти ей хотелось удовлетворить эту его потребность, но в то же время она испытывала соблазн сказать: «Вы уже и так взяли слишком много. Почему же теперь сомневаетесь, взять ли еще?» – но вместо этого она произнесла:

– Полагаю, если желание успокоить свою совесть в вопросе о деньгах для вас важнее, чем мечта стать профессиональным пианистом, лучше бросить все прямо сейчас.

Вдруг его лицо приняло покорное выражение.

– Я не настолько хорош, вы же знаете. И ей это было известно. Она не была музыкантом, но все понимала. Кларисса издали могла распознать неудачника.

– О, это уже совсем другой вопрос, достаточно ли вы хороши. Думаю, вы играете очень хорошо, но я не могу судить как профессионал. И, полагаю, Кларисса тоже не могла. А вот те, кто работает в музыкальных колледжах, могут. Если они сочтут вас достойным и примут в учебное заведение, значит, полагают, что у вас по крайней мере есть шанс сделать карьеру на музыкальном поприще. В конце концов, они знают, что такое конкуренция.

Он быстро оглядел комнату, а потом очень тихо спросил:

– Вы не возражаете, если мы поговорим? Я должен задать вам три вопроса.

– Мы и так разговариваем.

– Только не здесь. Где-нибудь вдали от посторонних.

– Мы и так вдали от посторонних. Вряд ли сюда кто-то войдет. Нам предстоит долгий разговор?

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне, что с ней произошло, как она выглядела, когда вы ее нашли. Я не видел тело, и я не могу сомкнуть глаз, все думаю об этом. Если бы я знал, это было бы не так ужасно. Ничто не может быть ужаснее того, что я себе представляю.

– Разве полиция не рассказала вам? Или сэр Джордж?

– Никто мне не рассказал. Я спрашивал Эмброуза, но он не признался.

У полиции, разумеется, были свои собственные причины хранить подробности убийства в тайне. Но к настоящему моменту они уже допросили его, и Корделия не видела смысла скрывать от него что бы то ни было. Кроме того, она могла понять весь ужас его ночных фантазий, однако не представляла, каким образом может смягчить жестокую правду.

– Ее лицо превратили в месиво, – сказала она.

Саймон молчал, не спрашивая, как или при помощи чего это было сделано.

– Она лежала на кровати вполне умиротворенно, как будто спала, – добавила Корделия. – Уверена, что она не страдала. Если это сделал кто-то, кого она знала и кому доверяла, вероятно, она даже не успела испугаться.

– Ее лицо было узнаваемо?

– Нет.

– В полиции меня спросили, не брал ли я ничего из витрины, в частности мраморную руку. Это означает, что, по их мнению, именно она послужила орудием убийства?

– Да. – Было слишком поздно сожалеть об этих словах, и Корделия продолжила: – Ее нашли рядом с кроватью. Она… выглядела так, как будто ее использовали…

– Спасибо! – прошептал он так тихо, что она едва расслышала.

– Вы сказали, у вас три вопроса, – заметила она через секунду.

Он тут же вскинул голову, словно обрадовался, что его отвлекли от мрачных мыслей.

– Да. Это касается Толли. В пятницу, когда я ходил плавать, пока все остальные осматривали замок, она ждала меня на берегу. Она пыталась убедить меня уехать от Клариссы и поселиться у нее. Она сказала, что я могу уехать тотчас и что у нее в квартире есть свободная комната, в которой я смогу жить до тех пор, пока не найду работу. Еще она сказала, что Кларисса может умереть.

– Она не уточнила, как или почему?

– Нет. Сказала только, что сама Кларисса думает, что может умереть, а люди, которые так думают, часто в самом деле умирают. – Он посмотрел ей прямо в глаза. – А на следующий день Кларисса и правда умерла. И я не знаю, должен ли я сообщить об этом полиции. О том, что она ждала меня, а потом произнесла эти слова.

– Если бы Толли действительно собиралась убить Клариссу, то едва ли стала бы предупреждать вас об этом заранее. Вероятно, она пыталась донести до вас, что на Клариссу нельзя положиться, что она может передумать помогать вам и не всегда будет рядом.

– Думаю, она знала. Или догадывалась. Сказать об этом главному инспектору? Меня интересует, является ли это доказательством. Вдруг он выяснит, что я что-то утаиваю?

– Вы кому-нибудь об этом рассказывали?

– Нет, только вам.

– Вы должны поступить так, как считаете правильным.

– Но я не знаю, что правильно! Что сделали бы вы на моем месте?

– Я не стала бы рассказывать. Но у меня есть на то причины. Если вы чувствуете, что правильнее будет рассказать, то рассказывайте. Если вас это хоть как-то успокоит, не думаю, что полицейские арестуют Толли на основании только ваших показаний, а никаких других доказательств, подтверждающих ее вину, насколько мне известно, у них нет.

– Но она поймет, что это я им рассказал! И что она обо мне подумает? Сомневаюсь, что после этого смогу посмотреть ей в глаза.

– Возможно, вам и не придется. Я не уверена, что вы будете часто видеться теперь, когда Кларисса умерла.

– Значит, вы на моем месте сказали бы?