Надо было бежать, но сил не осталось, и в голове наступило какое-то помутнение, потому я побрел к центру Кольчевска, а навстречу мне тянулись розовые лучи восходящего солнца. Сволочь Шацкин, сволочь — втянул в историю, да какую!
С трудом вспоминаю, как брел по улицам, как редкие прохожие косились на мой перепачканный костюмчик, как сторонились. Потом в памяти провал, не могу припомнить, как добрался к родне. Кажется, Ларик кинулась обниматься, плакала, гладила меня… Тетя Вера засуетилась — мол, нужно переодеться, застирать, то-сё… А я только спросил, как дядя Сережа. Пенсионер уже спал сном праведника. Вошел и сразу свалился. Это бывает — нервы, усталость… Так что пришлось самому объяснять, чтоб бросали всё, бросали дом и валили скорее из Кольчевска. Растолкали дядю, я повторил и ему: нужно валить. Срочно, пока наши органы защиты правопорядка не расчухались и не ввели в Кольчевске военное положение. Введут обязательно, перетряхнут здесь все сверху донизу.
Потом снова провал в памяти, какой-то туман… Следующая картинка: мы стоим на вокзале. Залитый ярким солнечным светом перрон, сумки, узлы, чемодан… Дядя Сережа в пиджаке. У тети Веры в руках упаковка таблеток, руки дрожат, я упаковка никак не разрывается… Ларка вцепилась в меня, рыдает, моя рубашка промокла на груди, я сую Обезьяне свою банковскую карточку, называю код и требую, чтобы повторила… Она шмыгает носом, срывающимся голоском повторяет, я сам не понимаю, что со мной и… А потом подходит их поезд. Моя электричка через двадцать минут — в противоположном направлении. Впереди Зона.
Глава 2
СОРОКА-ВОРОВКА
Поскольку я спешил, пересекать Периметр пришлось с помощью Гоши. Я, конечно, не стал рассказывать обо всех кольчевских приключениях, ограничился тем, что сообщил: влез в неприятности, нужно укрыться в Зоне. Назвал имя Бори Козыря, об участии СБУ и прокуратуры даже не упомянул. Причина сдержанности была очевидна: Гоша вполне может решить, что для него спокойнее, если я исчезну не в переносном смысле, а натурально. Мертвые не болтают, а я знал о делах Карого несколько больше, чем тот готов был открыть общественности.
Обычно я стараюсь обойтись без услуг Карого, но сейчас требовалось спешить, так что я попросил хозяина «Звезды» устроить мне проход. Упоминание имени кольчевского бандита оставило Гошу равнодушным — о Боре Козыре он слышал, но тот не считался большим авторитетом. Я объяснил, что меня может разыскивать не Козырь, а его наниматель, о котором мне известно только одно: от такого лучше укрыться в Зоне. Это объяснение Гошу удовлетворило. Надо было еще утрясти вопрос с ценой. Карый мне по-прежнему оставался должен за последнюю поездку, но стоимость «окна» в Периметре была, разумеется, куда выше. Я пообещал рассчитаться позже, Гоша махнул рукой — мол, свои люди, сочтемся. Это обычные игры в недомолвки, правила такие. Мы оба прекрасно понимали, что щедрость Карого налагает на меня определенные обязательства и мне придется в свое время ответить не менее широким жестом… но это уже детали. Гоша велел мне подождать в зале. Закрывая дверь, я увидел, как он набирает номер на мобильнике. У нашего хозяина хватает недостатков, но деловой подход компенсирует их с лихвой. Если Гоша принял решение, то уже не станет тянуть время.
Минут через пятнадцать в зал заглянул Костик. Я думал, меня снова пригласят к Гоше, но Тарас только сказал:
— Вранци пидемо, я проводжу. Иды, Слипый, зараз спаты, бо я не знаю, колы пидийму тебе.
Николка завел новую песню, я такой раньше не слышал:
Странным образом песня показалась мне очень подходящей к случаю. Знать бы только, где он кончается, мой путь?
Подъем состоялся в половине пятого. Я вскочил, по-быстрому собрался, подхватил приготовленный заранее рюкзак и спустился в зал. Костик, едва завидев меня, поднялся.
— Йдемо. Краще на мисци зачекаємо.
Ну, понятно. Когда именно нам откроют проход, не известно, лучше ожидать на месте.
Привал мы устроили метрах в трехстах от первых предупредительных табличек «Стой! Запретная зона». Вообще-то, Периметр охраняется миротворцами, но вдобавок он оборудован автоматический системой слежения. Данные с автоматики снимают не местные, а офицеры при международном штабе.