Череп императора

В баре стояли несколько разномастных и по большей части открытых бутылок водки, громадная, как цистерна, бутылка «Мартини Бьянко», купленная Лешей Осокиным в пулковском «Дьюти-фри», и гордость коллекции — роскошный «Джонни Уокер Черный Лейбл». В коробке и с бляшечкой на боку. Получен был «Джонни» пару недель назад в качестве взятки от мерзкого типа, категорически не желавшего видеть свою фамилию на страницах городской печати. Виски я принял с чувством собственного достоинства, а весь имеющийся на типа компромат безвозмездно передал коллегам из конкурирующих изданий. Пусть и они импортным алкоголем угостятся. Не все им, сердечным, у меня на пиво стрелять.

Впрочем, распечатать коробку духу у меня до сих пор так и не хватило — все ждал какого-то особого случая. Вот, похоже, и дождался. «Пошли, приятель», — сказал я «Джонни», взял коробку и вернулся на кухню.

— Ты виски пьешь? — спросил я Анжелику.

— Еще как пью.

При виде роскошной коробки глаза у Анжелики неподдельно загорелись, и я понял — да, действительно пьет, и еще как. Она вытащила из холодильника решетку со льдом и профессионально раскидала кубики по стаканам. Откуда что взялось? До сих пор я был полностью уверен, что ни льда, ни тем более решетки под лед в моем доме не водится.

— За знакомство, — сострила Анжелика и хлопнула стакан практически до дна. Так, что только лед звякнул. «Похмелье замучило, — решил я. — Бедняжка».

Я выпил молча и принялся за мясо. Оно оказалось нежным, сочным, тушенным с сыром и какими-то травками.

— Свинина? — поинтересовался я.

— Говядина. Ты что, мусульманин?

— Буддист. Тантрического, знаешь ли, направления, — сказал я и взглянул на Анжелику. На мои слова она никак не прореагировала. Начинать неприятный разговор сейчас не хотелось, и я тут же добавил: — Под такое мясо лучше, конечно, пить не виски, а вино. Но его у меня нет. Ты уж извини.

— Ничего, — сказала Анжелика, вгрызаясь в сочный ломоть, — виски тоже неплохо.

Все было как в лучших домах. Мы доели мясо, выпили еще пару стаканчиков «Уокера» (Анжелика называла его «Ванюша Ходок»), и я потихонечку оттаял. Минут через пятнадцать я уже рассказывал Анжелике последний анекдот из жизни Кости Рогожкина, на весь Лениздат известного бедолаги и несчастливца. Анжелика звонко хохотала, закидывала голову и поблескивала роскошными зубами. Представить, что каких-то девять часов тому назад она была до невменяемости пьяна, было сложно.

— Налей еще, — сказала она. — Классное виски. Где ты, пьянь ободранная, его взял?

— Подарили, — с достоинством ответил я. — Поклонники моего литературного таланта.

— Хорошо вам, писателям, живется. Ни хрена не делаете, пьете целыми сутками, а потом вам еще за это и зарплату платят. И дарят виски. Может, мне тоже в писатели податься? А, Стогов, — окажешь протекцию?

— Неужели к своим годам ты уже научилась складывать из букв слова? Удивительно талантливая девочка!

— Обидеть хочешь? Не надейся. Такого счастья тебе не видать. Нет, определенно, почему бы мне не податься в журналисты? Дар слова у меня есть, даже печатная работа имеется…

Анжелика прикусила язычок, словно сказала лишнее. Я не обратил внимания. Все блондинки, как известно, в юности балуются стишками.

Чтобы перевести разговор на другую тему, Анжелика тут же поинтересовалась:

— Вот ты, Стогов, как стал журналистом?

Я рассказал, как стал журналистом. Анжелика опять захохотала, блеснула зубками, и мы еще раз выпили.

«Джонни Уокер» оказался пуст уже почти на две трети, но Анжелика была ни в одном глазу. Только щеки слегка раскраснелись. Девочка она была классная, не много я в жизни встречал таких. Одни ноги чего стоили. Про выглядывающую из моей рубашки Анжеликину грудь я боялся даже и думать.

По аналогии с девичьими бюстами вспомнился мне друг мой и собутыльник Леша Осокин, которого я не видел уже черт знает сколько времени. Надо бы ему позвонить, подумал я. Однако вставать и переться к телефону не хотелось, и вместо этого я сказал:

— Слушай, может, позвоним моему приятелю? Он живет тут, через дорогу.

— Зачем? — удивилась Анжелика.

— Н-ну как… Вместе веселей…

— Вместе весело только по просторам шагать. Тебе что — моего общества мало?

— Да как сказать, — задумался я. — Пожалуй что твоего общества мне слишком даже много. Оказаться наедине с длинноногой блондинкой… Которая к тому же одета в мою рубашку…

— Рубашки пожалел, жмот. Давай лучше выпьем.

Мы выпили.

— Нет, серьезно, — сказал я, — ты о чести своей девичьей думаешь или как?

— В смысле? Объясни попонятнее, — сказала Анжелика. По ее улыбке было видно — насчет девичьей чести ей действительно не все понятно, неплохо бы ей что-нибудь такое объяснить.

— Пришла в гости к незнакомому мужчине, — сказал я, — ноги тут свои показываешь… Я, между прочим, поборник строгости нравов. Можно сказать, профессиональный защитник нравственных устоев. И — имей в виду! — принципиальный противник случайных связей.

— А кто сказал, что наша связь случайна?

«Ага, — сказал я. Подумал и добавил: Вот, значит, как». Потом еще подумал и сказал: «Ну, тогда конечно. Тогда другое дело».