Череп грифона

Эвксенид оглядел Великую гавань, как будто надеясь найти другое судно, готовящееся отплыть. В порту стояло всего несколько акатосов, а если бы он решил сесть на большое парусное судно, которому пришлось бы прокладывать путь до Милета против преобладающих северных ветров, его ждало бы долгое и медленное путешествие. Нахмурившись, Эвксенид спросил:

— А вы ребята не промах, верно?

— Никто не становится торговцем для того, чтобы терять деньги, — ответил Соклей.

— Двадцать драхм? Фью! — с величайшим отвращением проговорил Эвксенид. Но потом кивнул: — Хорошо, пусть будет двадцать. Когда вы отплываете?

— Скоро, надеюсь, — проговорил Соклей.

С его точки зрения, они и так слишком долго пробыли на Родосе.

Соклей посмотрел на Менедема. Поскольку его двоюродный брат был капитаном, последнее слово в таких случаях оставалось за ним.

— Надеюсь, завтра, — сказал Менедем. — Водой мы с тобой поделимся, но ты знаешь, что пассажирам полагается иметь свой собственный запас вина и еды?

— О да. Я нередко и раньше путешествовал по морю, — ответил Эвксенид. — Если нам придется провести ночь на море, думаю, я смогу спать на баке.

«Интересно, будет ли бак все еще вонять павлинами, когда ты там ляжешь?» — подумал Соклей, но, разумеется, не сказал этого офицеру Антигона, заметив только:

— Верно.

— Тогда я буду здесь завтра утром. — И Эвксенид зашагал прочь по пирсу.

— Двадцать драхм, — сказал Менедем. — Это больше, чем я надеялся из него выжать. Браво!

— Спасибо. Он хочет вернуться к Антигону и, вероятно, рассказать ему все, что разузнал о флоте и армии Птолемея.

— Без сомнения, — согласился Менедем. — Скорее всего, он расскажет ему и все, что видел на Родосе.

— Об этом я не подумал.

Взгляд Соклея обратился к молам, защищающим от волн Великую гавань, и к укрепляющим эти молы стенам и башням.

— Может, нам не стоит брать его на борт?

— Думаю, тут нет ничего страшного, — отозвался Менедем. — Наши оборонительные работы не такой уж большой секрет. Антигон наверняка уже знает о них не хуже наших военачальников.

В этом замечании было больше здравого смысла, чем хотелось признать Соклею.

— Но мне не очень нравится, что нам придется сделать крюк.

Менедем засмеялся.

— Конечно, тебе это не нравится, мой дорогой. Я имею в виду — ты теперь попадешь в Афины на день или на два позже. Поверь мне, никто в Милете не украдет череп грифона.

И на это Соклею тоже нечего было возразить.

Пока не нагрянули персы, Милет считался центром наук; Геродот писал, что Фал ее Милетский был первым, кто сумел предсказать затмение Солнца — затмение, послужившее знаком к заключению мира для лидийцев и жителей Мидии. (Соклей и сам в прошлом году наблюдал затмение и понимал, что оно может побудить людей сделать почти все, что угодно.) Однако за последние двести лет Милет превратился в обычный город.

И, поскольку Соклей не мог найти прямых возражений, он изменил тактику:

— Разве тебе не интересно узнать, что философы скажут о черепе и что благодаря ему ученые смогут выяснить насчет грифонов?

— Да, слегка интересно, — ответил Менедем. — Но вот что мне на самом деле интересно, так это сколько они за него заплатят и заплатят ли вообще.

— Единственный способ это выяснить — попасть в Афины, — заявил Соклей. — А не на Кос. И не в Милет. В Афины.

— Мы отплываем завтра. Ты сможешь продержаться так долго?

— Я ждал уже достаточно. Я хочу знать!

— Ты говоришь совсем как я, гоняясь за хорошенькой девушкой.

— Это смеш… — Соклей не договорил.

Это вовсе не было смешно. Если как следует вдуматься, это было очень даже подходящее сравнение. Соклей и вправду гонялся за знаниями так же страстно, как его двоюродный брат — за женщинами.

— У философии нет мужа, который воткнет мне в задницу редиску, если застанет меня с ней в постели.

— Философия у тебя и не отсосет, — ответствовал Менедем.

У Соклея побагровели щеки. Он даже не мог возмутиться, поскольку первым позволил себе непристойность. Менедем засмеялся и похлопал его по плечу.

— Не беспокойся, дорогой. Мы и вправду отплываем завтра.

— Завтра, — мечтательно повторил Соклей.

— И поверь, — добавил капитан «Афродиты», — я так же рад убраться отсюда, как и ты.

По его тону Соклей понял, что Менедем не шутит. Но даже ради спасения собственной жизни он не смог бы догадаться, почему его двоюродному брату так не терпится отплыть.

Если бы это не вызвало пересудов, Менедем провел бы свою последнюю ночь на Родосе на юте «Афродиты», завернувшись в гиматий. Вообще-то он с радостью провел бы таким образом много ночей. Но тогда кто-нибудь мог бы догадаться, почему Менедем так поступает, а меньше всего ему нужны были слухи с правдивой подоплекой.

* * *

Когда Менедем перед рассветом спустился по лестнице во двор, готовясь двинуться к соседнему дому, где жил Соклей, он увидел Бавкиду с хлебом и чашей вина, которые она принесла с кухни.

— Радуйся, — сказал Менедем.

Он не мог просто ее игнорировать, потому что тогда Бавкида пожаловалась бы мужу — и не без причин, — а это породило бы лишние проблемы.