Он не видел, чтобы кто-нибудь из пиратов сюда залезал, но все-таки первым делом следовало проверить серебро. Один взгляд — и Соклей убедился, что кожаные мешки лежат на том же месте, на каком лежали до того, как гемолия вырвалась из укрытия за мысом острова Андрос. Соклей облегченно вздохнул. Они столько всего продали в Милете, что потерять теперь деньги было бы тяжелым ударом.
Он осторожно вылез и ужасно возгордился тем, что на этот раз сумел не удариться головой.
«Что проверить дальше?» — подумал Соклей. Ответ пришел быстро: бальзам. Этот товар был в буквальном смысле слова драгоценнее серебра. Соклей знал, под какой скамьей он хранится, и, присев рядом, увидел, что бальзам на месте.
«Теперь, когда я проверил и деньги и бальзам, — подумал он, — Менедем не сможет меня обвинить, если я проверю череп грифона».
Соклей точно помнил, где лежал череп («Почему
Но черепа грифона под скамьей не оказалось.
Соклей выпрямился. Сперва он решил, что посмотрел не под той банкой, и сосчитал скамьи снова. Эта была девятая. Он снова нагнулся — и опять не увидел большого кожаного мешка с черепом. Соклей заглянул под восьмую скамью, потом под десятую, просто на всякий случай… На тот нелепый, смехотворный, совершенно невероятный случай, если вдруг он неправильно сосчитал скамьи, когда прятал череп. Однако, увы, мешка нигде не было.
Отчаяние звенело в Соклее, когда он проверял банки правого борта.
«Может, в конце концов, я случайно засунул его туда?..»
Но нет. Череп грифона бесследно пропал.
Соклей уставился в море широко раскрытыми глазами. Гемолия давно исчезла. А вместе с ней исчез и череп, который явился с края света; череп, по стечению обстоятельств отыскавший подходящего владельца; череп, который теперь, по самому несчастнейшему стечению обстоятельств, никогда не попадет к людям, способным разгадать его загадки.
Он исчез! Исчез вместе с грязным пиратом, который наверняка не может даже написать свое имя; с пиратом, которого совершенно не заботят знания, который предпочел воровство и грабеж честной жизни. Череп исчез! Исчез навсегда, и нет никакой надежды его вернуть.
На глаза Соклея навернулись слезы.
— Что случилось, молодой господин? — спросил Диоклей. — Что забрали эти шлюхины дети?
— Череп грифона, — выдавил Соклей.
— А… Ту штуку. — Начальник гребцов явно размышлял, что же теперь сказать, и наконец просиял, найдя нужные слова: — Не расстраивайся ты так. Все равно они не выручат за него много денег.
— Денег?! — Из уст Соклея это слово прозвучало так, словно было пропитано ядом.
Он выругался самыми грязными словами, какие знал — может, не с таким жаром, как любимец Менедема Аристфан, но зато с самой настоящей яростью, с неподдельной ненавистью.
Моряки отшатнулись от тойкарха. Они никогда еще не видели Соклея в таком состоянии. Он и сам не подозревал, что способен на такую ярость. Сейчас Соклей с радостью бы распял всех пиратов, когда-либо рождавшихся на земле, предал бы огню все леса, из деревьев которого корабельные плотники делали брусья для пиратских гемолии и пентеконторов.
Менедем окликнул его с кормы:
— Что пропало?
И Соклею пришлось повторить:
— Череп грифона.
— А, — отозвался его двоюродный брат. — И все?
— Все?! — взвыл Соклей.
И разразился новыми проклятиями. Все еще пышущий злобой, горячей, словно железо в кузне, он закончил свою тираду так:
— Они могли бы забрать с судна что-нибудь другое — что угодно, слышишь? Но нет! Один из этих богами проклятых негодяев должен был украсть одну-единственную вещь, которая была… могла бы стать… важнее всех сокровищ мира!
Менедем подошел и положил руку ему на плечо.
— Успокойся, мой дорогой. Все не так уж плохо.
— Да. Надо бы хуже, да нельзя, — ответил Соклей.
Но его двоюродный брат покачал головой.
— Вообще-то нет. Только подумай: в это самое мгновение судьба, наверное, мстит за тебя.
— Что? — разинул рот Соклей, как будто Менедем внезапно заговорил по-финикийски. — О чем ты?
— Сейчас объясню. Положим, ты пират. Твой капитан решает для разнообразия напасть на акатос. «Наверняка нам предстоит жестокий бой, — говорит он, — но подумайте, как мы разбогатеем, если завладеем этим судном!» Ты ухитряешься попасть на борт «Афродиты». Ее моряки дерутся, как львы. Кто-то ранит тебя в ногу. Кто-то отрезает тебе пол-уха. Менедем помедлил.
— Продолжай, — невольно поторопил Соклей.
И тот, ухмыляясь, продолжил: