Череда

Людмила Макаровна легла выше на кровати, поправила под головой подушечку.

– Вот скажи: а когда ты к людям в гости приходишь, тебя там бутербродами угощают? Небось так и глядишь на стол, чтоб вкусное что-нибудь выбрать. Просто у людей мужья не такие, как у меня, твой декан и рыбу умеет фаршировать, и заливное приготовить, а Верин Володя – тот все делает, когда какой-нибудь праздник, она и рук не прикладывает, только поможет что-нибудь, если у нее есть охота.

Павел Иванович улыбнулся.

– Вот уж действительно женская логика – начала с бутербродов, а кончила Вериным Володей. Просто мода у вас такая пошла, хотите выставить себя одна перед другой. Заелись все, что попало есть не хотите, вот и выдумываете.

Жена, кажется, не обиделась, она даже согласилась.

– Что ж, – сказала он, – может, в твоих словах какая-то правда и есть, но я не хочу быть умнее других, как люди, так и я. И тебе раньше это, по-моему, нравилось, не знаю, почему последнее время ты изменился, начинаешь меня упрекать.

Павлу Ивановичу стало неловко, – видно, и вправду он в последние дни изменился, и жена начинает это замечать.

– Я не упрекаю тебя, – сказал он виновато. – Может, старею уже, ворчать начинаю.

Людмила Макаровна наклонилась к мужу, поцеловала его в щеку.

– Стареешь, миленький, вон сколько уже седых, – провела она пальцами по его виску, где между темных волос поблескивали и седые, хотя еще не очень густо. – Но попрошу тебя, побудь еще хотя бы сегодня молодым, в день моего рождения, потому что ты своим настроением испортишь мне всю обедню. А теперь давай одевайся, и мне пора, – глянула она на часы, стоявшие на тумбочке между кроватями. – Вон, седьмой час, скоро гости начнут собираться.

Людмила Макаровна встала, подошла к зеркалу, внимательно посмотрела на свое лицо. Видимо, лицо свое ей не очень понравилось, потому что она вздохнула, провела пальцами под глазами, словно хотела снять паутинки, которые свило злостное насекомое – время. Провела ладонями по щекам. Наклонилась, открыла тумбочку, на которой стояло зеркало-трюмо, достала белую круглую баночку, потом еще одну баночку, стеклянную, с синей крышкой.

Открыла белую баночку, понюхала, затем ковырнула пальцем. Сначала нанесла по кучке крема на лоб, на подбородок, на нос и щеки, потом обеими руками начала растирать по всему лицу.

Павел Иванович подошел к ней сзади, посмотрел на себя в зеркало, поверх головы жены, сказал, проведя себе ладонью по щеке.

– Побриться еще раз, что ли…

– А и побрейся, – ласково сказал Людмила Макаровна. – И сорочку надень новую, ту, что я тебе недавно купила, она лежит на верхней полке в целлофане, еще не развернутая.

Павел Иванович оглянулся, будто ища что-то, увидел газету на своей кровати, взял ее, сложил, пошел бриться, одеваться.

* * *

Первыми пришли завуч с женой из школы, где Людмила Макаровна преподавала английский язык. Гости принесли с собой свежесть мороза, запах духов, у жены завуча в руках были красные гвоздики, завернутые в прозрачную бумагу, завуч держал сверток, перевязанный розовой лентой.

– Поздравляю, дорогая Людмила Макаровна, – подавая цветы, сказала жена завуча, потом подошла ближе к имениннице, поцеловала, словно клюнула в щеку.

Завуч подал Людмиле Макаровне сверток, поцеловал руку.

– Поздравляю, поздравляю! А вы с каждым годом все молодеете.

Людмила Макаровна улыбнулась, стараясь придать и лицу, и всей своей осанке как можно больше радости и искренности.

– Спасибо, дорогие, спасибо. Павлуша, – повернулась она к мужу, – помогай гостям раздеваться.

Людмила Макаровна понесла цветы и сверток в спальню, на ходу щупая сверток, пытаясь угадать, что в нем, но угадать не могла – там было что-то мягкое.

Гости разделись, и в коридоре еще сильнее запахло духами. Завуч был в черном костюме и в такой белой сорочке, что она даже глаза слепила. Его жена – в розовом шерстяном платье, с блестящей брошью под воротником. Она начала переобуваться, снимая высокие желтые сапоги и надевая белые лакированные туфли, которые вынула из своей сумки. Кончив переобуваться, потерла ладони одна о другую, огляделась, ища зеркало. Небольшое зеркало с полочкой висело возле вешалки, и жена завуча стала поправлять прическу. Завуч тоже подошел к зеркалу, погладил рукой свою лысую голову, пошутил:

– А я буду ходить лохматым.

Вскоре они сидели в зале, в стороне от накрытого стола, жена завуча – в кресле, завуч – на диване, напротив телевизора.

– А мы, оказывается, первые, – весело сказал он. – Хоть бы нам за это какую-нибудь премию дали.

– Разве может быть большая премия, чем благодарность хозяйки, – ответила Людмила Макаровна. – Очень люблю гостей, которые приходят первыми.

– Он у меня всегда спешит, чтоб не опоздать, – беззлобно упрекнула мужа жена завуча.

– Школьная привычка, – ответил завуч. – Да иногда, милая, лучше прийти на час раньше, чем на пять минут позже, даже на минутку.

– Ну, это если на поезд или на самолет, – сказала жена завуча.

– Даже и на свидание. Что было бы, если б я опоздал на то роковое свидание? Потерял бы тебя навсегда.