Чердынец

— Ой! Крем-сода! Я ее так люблю! — как интересно, Туркасова реагирует как девчонка! Может это маска у нее такая — типа взрослая, ага!

— Вот пирожки: здесь мужские — с мясом; здесь женские — с повидлом!

Пообедали ничего так, плотно. Даже Светка ела с удовольствием! В процессе я рассказал, как купил у Славки билеты, как заполнил их, как выиграл — случайно! Все — сплошная проза, кроме результата!

Женщины помолчали, потом обсудили наши планы по поводу жилья — про уже выбранный мной дом — я не сказал. Тетка и Наталья хвалили меня и радовались — по-моему искренне! А вот Туркасова — как-то блекло. Да и ладно! Что я, зависти не ожидал, что ли?

— Нет, девочки! Вот как они так делают — вот котлеты столовские! Ну понятно же — что хлеба там больше, чем мяса! Но — вкусно же! У меня дома, из чистого мяса котлеты так вкусно не получаются! — Наталья искренне удивляется! «Эх, Натали! Если бы ты знала — из чего будут делать котлеты в будущем! Ха! Хлеба в этих, видите ли, много!».

«Натали! Утоли мои печали! Натали!

Натали! Я прошел пустыней грусти полземли!»

Я отвлекся. Почуял паузу в разговоре и поднял голову, на меня смотрели все.

— Эй, вы чего это?

Тетка Надя:

— Юр! Это что — песня какая-то? — оп-па-на! Я что вслух что ли пропел?! Писец полный! Вот это штампище про попаданцев! Вот это — боянище!

— Ну да, слышал где-то! Не помню уже где — может по радио?

Уже Светка с ожиданием:

— А можешь спеть?

— Да вы что, совсем уже? Какой с меня певец-то? Нашли Кобзона!

— Ну вот сейчас ты вполне хорошо пел! — это уже тетя.

— Да я и слов толком — не помню. Слышал давно!

— Юрка! Ну вот что ты ломаешься, а? Только недавно нам песни хвалебные пел — дескать, какие красавицы, а сейчас — как малыш — капризничаешь?! — ах, тетя, тетя! Ну кто же так на слабо берет, а? Это же совсем по-другому делается!

— Ладно! Только… стесняюсь я!!! Правда! Ну вот — какой из меня певец?! — хрен бы они меня заставили петь, хрен! Но меня вышибло то, что Любицкая на меня молча смотрела и чуть улыбалась!

— Так… хорошо! Просьба — глаза закройте, или отвернитесь! Или просто — не смотрите на меня, ладно! — вот, действительно — стесняюсь.

Я откашлялся:

— В старом парке пахнет хвойной тишиной

И качаются на ветках облака.

Сколько времени не виделись с тобой

Может год, а может целые века?

Дашка всегда сама записывала на флэшку музыку — и себе, и мне. В машины, чтобы в дороге можно было слушать. Иногда спрашивала у меня предпочтения, хотя — чаще не спрашивала! После тридцати лет совместной жизни — что она, не знала мои вкусы? Да ладно…

Этих флэшек постепенно скопилось изрядно, они то терялись, то неожиданно находились. Были — ее любимые флэшки, были — мои любимые. Они постоянно перепутывались, кочевали по нашим машинам.

Вот такую «ми-ми-ми» — я как-то не очень… Розенбаум, Высоцкий — конечно же! Трофим. Песни 70-80 годов — очень многие. Антонов, к примеру. Из девяностых — уже меньше, но были. Иностранщина еще…

Когда в дороге, а я ездил далеко и часто, постоянно, из года в год, слушаешь те же песни — пусть их и очень много! Но запоминаются. Память она — такая… Ага — память, в общем!

Иногда вот вроде — только что прослушал, а слов всех уже и не напоешь. А иногда — вылазит из памяти что-то, что не слушал уже очень давно.

А в дороге как? Если едешь давно и долго, и уже — устал; а в машине ты один и стесняться — некого и нечего — ох, я и «блажил»! Как я орал! Ну… пел, в смысле, да!

Вот и сейчас, прикрыв глаза, как тетерев на току, я старался держать мотив и боялся, что не вспомню следующую строку. Но строки сами, как в караоке, выходили из памяти. Я старался петь очень негромко, боясь, что дам «петуха», но как-то само собой выходило и поднимать голос, и интонировать.

Когда я закончил, некоторое время была тишина. Потом ко мне подскочила, чуть не сбив с ног, тетя Надя:

— Юрка! Юрка! Как ты… — и обцеловала меня, буквально — обмусолила всего. Нет, так-то я — не против, даже очень — за! Но… как-то не при всех! Хотя… пользуясь тем, что правая рука моя была скрыта от остальных, сидящих у стола, а тетя была по-прежнему — в купальнике… В общем, пару раз я ее тисканут-погладил по попе и ноге, ага. Не сдержался, чего там! Да и не видел же никто! И она, похоже — даже не поняла, на эмоциях-то! А значит и не было ничего!

Тетка снова села, повернулась к Любицкой:

— Здорово же, да?! Слуша-а-а-й, я чуть не описалась, пока слушала! — это она уже шепотом, оглянувшись на меня и смутилась!

Та кивнула, поглядела на меня, отвернулась. Ой! А что это мы — покраснели, а?! На ее смуглой коже это было не очень видно, но — все-таки видно.

— А откуда эта песня? Что-то я раньше ее не слышала? — вот Катька, ну что тебе — больше всех надо, а?

— Я же говорю, слышал где-то. Сам не помню где!

Мы еще посидели, поболтали.

— Теть Надь! — я постарался говорить негромко, чтобы не привлекать внимания, — ты же знаешь тетю Веру, парикмахершу?

А чего это все прислушиваются? Что это Катрин и Светка — ушки навострили? И Наташа смотрит с удивлением.

— Ну, знаю. А тебе — зачем? — тетка тоже удивилась.