Чердынец

— Ох и наломал ты меня, Юра! Все же болеть будет! Как мне сегодня работать-то, а, насильник?! — улыбки ее я не видел, но она была — я чувствовал. А еще у меня были мысли — про то «кто насильник», и «кто кого наломал!», — так, я в душ! Потом нужно девчонок поднимать.

— Может — вдвоем в душ? — сил… наверное — не было, но нужно — соответствовать.

— Ага! — она тихо засмеялась, — там нас мои девушки и застукают! От тебя — сложно оторваться. Нет уж — давай по очереди! Я стукну тебе в дверь, когда выйду.

Уже в дверях она остановилась:

— Слушай! А я не очень громко кричала? — шепотом.

— А ты что — кричала?! Я — не помню! — а ведь правда — как в тумане все было.

Она опять засмеялась и ушла.

Я успел быстренько ополоснуться, пока сонные девушки не начали шататься по крылу — кто куда. Хорошо, что я ночью… да. А то они бродят с почти закрытыми глазами — кто в ночнушке, кто в футболке, а кто — и в трусиках…

День первый у Алены с подопечными прошел удачно, и нам пришлось остаться еще на два дня.

Я успел отоспаться в автобусе за день, и чувствовал себя отдохнувшим. Вечером, на ужине, сидя со всеми вместе в столовке интерната, я разглядывал девушек. Были они уставшие, с перегоревшими нервами, и довольно вялыми. У Алены еще и круги — под глазами.

Предполагал, что сегодня буду спать один, но — ошибся.

Она снова пришла. Правда — это был уже не тот безумный марафон, который мы устроили прошлой ночью. Поболтали, допили вино — а прошлой ночью мы его только пригубили.

— Юра! Только сегодня — будь нежнее! — кто бы говорил!

Я был… нежнее. Но с какого-то момента — стала повторятся прошлая ночь, пусть в более щадящем режиме, но — очень похоже, очень!

«Так-то это понятно… Женщина давно живет одна. А здоровье у нее — на троих молодых девок! Почему у нее никого нет? Ведь ее благоверный — уже давно списан в потери! Или — не хочет слухов в Кировске?»

Ее мужа я — практически не знал. Так — видел несколько раз… Был он — довольно знаменитая личность в узких кругах Кировска. Они оба много лет назад приехали в наш город, после института культуры. Только она — хореограф, а он — эстрадник.

Невысокий, ей под стать, он был похож на цыгана — черноволосый, кудрявый, смуглый и чуть полноватый. Как я слышал — очень творческая личность! Даже говорили, что он — талант!

Он и правда организовал два ВИА. Но люди из одного почти сразу ушли от него. И почти в полном составе. О чем это говорит? А я — не знаю!

А вот второй ансамбль просуществовал долго — он еще и в девяностых, и даже в двухтысячных, периодически собирался, и подготавливал пару концертов в год. Вот только злые языки говорили, что это была уже не его заслуга.

Он, как истинно творческая личность, успел переругаться со всеми работниками культуры в Кировске. Уходил в запои. Уезжал. Бывало, что надолго — пару-тройку лет о нем не было ни слуху, ни духу. Потом появлялся, фонтанировал идеями, организовывал что-то, даже что-то проводил. Потом снова — терялся. Кто-то из знакомых говорил, что он подолгу жил в Москве и Питере. Даже вроде бы у Стаса Намина какое-то время работал. Хрен его знает!

Но — какие нужны нервы, чтобы все это терпеть?! Алене только за это — уже памятник нужно было ставить!

Она и в третью ночь приходила ко мне. Но вот тут и правда — все было очень нежно. Даже странно — как будто совсем другая женщина. И спали мы в обнимку.

А вот по возвращению домой — она пропала. А ведь я давал ей свой номер телефона — рабочий. Домашний-то у нее и так был. Они же с Дашкой… ну — не то, что подруги, но — соратницы по занятиям, ага!

Я брал на себя обязанность забирать дочь с занятий, а там — пытался с ней встретится взглядом, договорится о встрече. Но вокруг все время были люди — ребятишки, их родители, бабушки-дедушки. И она со мной общалась — как с другими, ровно, вежливо, отстраненно. По делу, не более.

Я — плюнул. И перестал ездить за Машкой. Пусть Дашка забирает!

Уже через несколько месяцев, как-то случайно, мы столкнулись с ней в тамбуре, на входе в школу искусств. Время было уже довольно позднее, в школе если еще кто-то и был, то очень немногие. Машка уже сидела у меня в машине, а я вернулся забрать какую-то вещь, забытую дочерью в раздевалке.

— Привет! Ты ничего не хочешь мне сказать? — наверное нужно было как-то по-другому, но я был все еще обижен.

— Юра! Все — нормально, не так ли? Пойми и не обижайся — это было… наваждение — вот! Оно — прошло. И будем жить дальше, да?

— Жаль, очень жаль! Мне с тобой было… очень хорошо! — я повернулся и пошел на выход.

— Мне тоже было хорошо! Всего доброго, Юра!

Я — обиделся, я очень обиделся! Вот хрен поймешь этих женщин!

Больше у нас с ней ничего и никогда не было. Хотя периодически мы встречались, случайно — на улице, в различных учреждениях, в кафе. Просто вежливо здоровались и расходились.

И вот эта Алена — стоит передо мной. И ей сейчас — двадцать два или двадцать три года…

— Кать! Ты и не говорила, что у Вас такая девчонка красивая есть! — я, улыбаясь, смотрел на Алену. Она же была явно удивлена.