Чему быть, того не миновать

Девушка и не думала бежать, ведь в том не было смысла. Один побежал и вот теперь он лежал.

— Отчасти вы правы, барышня, — ответил Готфрид и усмехнулся, чем сильно смутил Леона. — Мы молоды, полны сил и жаждем приключений, но это не значит, что мы не подготовлены.

Откуда альвийке было знать, что с раннего возраста, этих мальчишек натаскивал Гуго Войд? Лучший мечник Линденбурга и под его же началом эти двое уже успели погреметь мечами. Одно время Леон задавался вопросом, — отчего их отец не сам обучает их? Ответ пришел со временем сам собой. Гидеон не хотел теплым отеческим чувствам, хоть и не выказываемым открыто, мешать. Гидеон желал, чтобы мальчишек загружали, не щадя и не делая поблажек. Сам бы он не смог так жестко обходиться с сыном. Обучать Готфрида отдельно от сына по очевидным причинам он тоже не мог, — друзья были неразлучны. К тому же втайне Гидеон хотел, чтобы более приземленный Готфрид оказал на Леона влияние, вернув из страны грез на землю. Эти двое занимались изнурительными тренировками, учась сражаться верхом, стрелять из лука и разучивая приемы фехтования один за другим каждый день. Обливаясь кровью и потом, мальчишки взбирались на скалу мастерства, чтобы отдохнуть лишь на ее вершине, но никак не по пути туда.

— Что ж, за прошедшие минуты мы стали весьма близки, ведь ничто так не сближает людей как постель или битва. Не пристало близким людям разговаривать, не зная имен друг друга. — заметил Готфрид.

— Мое имя Леон Бертрам, а это мой славный друг Готфрид Бьюмонт, мы эквилары.

— Да на кой мне имена бабочек-однодневок? Вы ж помрете через пару десятков лет, я даже и не вспомню, что встречала вас и у нас тут вообще-то бой идет или я чего-то не знаю?

— Битва не повод быть невежливым, а еще мы запоминающиеся, — вставил Готфрид.

— С таким родом занятий через пару лет вы плохо кончите, девушка, не иначе как на виселице, — добавил Леон.

— И не в качестве зрителя, — добавил Готфрид.

— Да уж, с каких таких пор эквилары полюбили языком чесать? Ваше сучье племя обычно рубит, а потом спрашивает. — фыркнула альвийка, вместо того, чтобы представиться. — Решили меня до смерти заговорить? Давайте, делайте уже свое грязное дело, если сможете.

— Любопытно, а все подумали о том же, о чем и я? — высказался Готфрид, чем опять смутил Леона.

— Не меч определяет поступки своего хозяина, но хозяин определяет за кого будет сражаться его меч. Иначе говоря, не судите книгу по ее обложке. — заметил Леон.

— Если б не увидела сама, ни в жизнь бы не поверила, что человек, который шпарит такой высокопарной ерундой, чай словоплет какой, знает за какой конец держать меч.

— Мой друг дело говорит, лир. Вы ведь и сами показали это своим маскарадом. С виду вполне себе невинная, не скрою, весьма привлекательная особа, а на деле та еще плутовка… все как мне нравится. — рассудил Готфрид, проговорив последнее себе под нос.

Раненный юноша и его товарищ, сдавшийся в плен безмолвно наблюдали за происходящим, томясь от незнания своей дальнейшей судьбы. Надо отдать должное, девушка держалась молодцом, хотя кто их знает, этих альвов, — за ее миловидным и юным лицом могла скрываться женщина, прожившая не одну человеческую жизнь. Многие альвы пользовались этим, всячески показывая, что они старше и опытнее прочих рас, даже если были на самом деле юны.

— О, моя голова! За что вы мне встретились! Тяжело вас мортов понять, комплимент и оскорбление в одном предложении, впрочем, пустое. Черная Лиса, — вот мое прозвище, я атаманша местной ватаги Дровосеков, а это мои люди. — альвийка обвела рукой уцелевших. Довольны? Что дальше, обнимемся и пива выпьем под лютню у костра?

— Опустите щит прозвищ и покажитесь, лир. Имя скрывает лишь тот, кто прячет себя ото всех, в том числе и от себя самого. — произнес Леон.

— Он всегда такой или он там чего по бумажке читает? — альвийка закатила глаза.

— А ты всегда такая… ершистая и бойкая? — начал Готфрид, но осекся и сказал не то, что хотел.

— Дай-ка подумать. Пожалуй, только тогда, когда оголтелые мужики распускают руки, срывают грабеж, ну и еще когда вино разбавлено, — гордо ответила темнокожая девушка, тряхнув белым хвостом волос.

— Это мы то распускаем руки? — изумился Готфрид.

— Другие франты в плащах цветастых. Моя девочка подрезала кошель у одного такого, так он ей так двинул, что челюсть сломал, вот и вся ваша рыцарщина, — бахвальство и только.

— Твоя шайка называет себя Дровосеками?

— Ну естественно! Мы ведь и есть Дровосеки — рубим так сказать, деревянных эквиларов, клянущихся честью чаще чем святоши, зачитывают молитвы.

— Деревянные эквилары раскусили твой план едва сняв с тебя путы, — усмехнулся Готфрид.

— Да неужели?

— Ужели. Иное мужичье может быть и не смутила бы привязанная к дереву альвийка, которую в любой нормальной шайке самой первой же уволокли в лес и по рукам пустили, а вот нас смутило, как и запах.

— Запах? — удивилась Лиса.