– Нет, уж! Прости, Рафи, но лучше я буду побитым неудачником, чем буду творить беспредел. Хер его знает, может ты убил его!
– Беспредел! – рявкнул он. – Это то, что они сделали с нами.
Мы ещё долго метались вдоль дороги и спорили, но сейчас я уже слабо помню предмет наших споров. Все уже легли спать. За окном ночь играла в свете звёзд и уличных фонарей. Я настроил печатную машинку, смазал её, установил новую ленту и вставил чистый лист. Сначала слегка забил по клавишам проверить, не шумит ли она. Но, убедившись, что моя красавица никого не разбудит, забил пальцами по клавишам и на листе напечаталось «Глава первая». Я откинулся на стуле и стал размышлять над первой строчкой, к каким всегда отношусь с самым большим трепетом. Да, режиссёром я так и не стал. И сценарии мои никто не поставил. Зато я стал писателем, способным прокормить себя на гонорары. И это, в какой-то степени, искусная неудача. Наверное, я полностью познал искусство быть неудачником.
Эпилог
Уже была поздняя ночь, когда Мухаммед отвёз последнего пассажира. Он протёр слипавшиеся глаза и посмотрел на часы. Пора домой. В таком состоянии ездить по ночным дорогам небезопасно. Он уже собирался сдавать назад, как задняя дверь открылась и в салон сел человек.
– В Дзержинский.
Это было далеко, да Мухаммеду и не хотелось ехать с незнакомцем ночью на край города.
– Моя смена закончена. – сказал он.
– Плачу вдвойне.
Мухаммед посчитал пассажира крайне мутным типом и чувствовал напряжение от того, что он сидит в его машине. Но он подумал о хорошей прибыли и о детях: дорога до Дзержинского и так стоила немало, а тут ещё и платят вдвое больше – машина тронулась.
Всю дорогу Мухаммед поглядывал на таинственного пассажира. С виду он походил на представителя уличной шпаны: кеды, чёрный спортивный костюм с белыми полосками по бокам, твёрдые, как дерево, мышцы под олимпийкой. Только вот его глаза не складывались с остальным образом: спокойный глубокий взгляд мыслителя, будто видящий тебя насквозь. Пассажир дёрнул ремень поясной сумки и открыл её. Мухаммед напряг все мышцы, готовясь к нападению. Но из сумки пассажир достал всего лишь книжку карманного формата, раскрыл её и принялся читать. Уличные фонари хорошо освещали салон машины, и Мухаммед разглядел название – Максим Горький, «Детство». Данная картина сильно удивила таксиста.
– Любите читать? – спросил он.
Пассажир поднял глаза и хитро посмотрел на него.
– Да, имею за собой грешок.
Речь его полностью была лишена провинциального говора. Голос был настолько бархатным, а дикция – чёткой, как у прирождённого оратора.
– А я прошлой ночью подвозил одного писателя! – похвастался Мухаммед, пассажир внушал ему доверие, и он решил завязать с ним разговор.
– Да что вы? – удивился тот. – И что же культурные люди забыли в наших краях?
– Кажется, он здесь вырос.
Пассажир закрыл книгу. В глазах его заиграло любопытство.
– Хм! Дайте угадаю. Шанхай? Московская, 15?
– А вы его знаете?! – удивился Мухаммед.
Пассажир улыбнулся и положил голову на окно. Он наблюдал, как движущаяся тень машины пожирает свет на дороге. Он прошептал:
– С возвращением на родину, милый друг.
Эпизод второй. Персоналии
Пролог
Утром я бродил по дому и его окрестностям: саду, огороду, соседним дворикам, где играл мальчишкой. По дороге сюда, в поезде, я думал, что вернусь в прошлое, что каждая улочка будет рождать в голове очередное воспоминание. Но увы! Улицы как улицы. Дворы как дворы. Чтобы действительно вытянуть какое-либо воспоминание, приходится напрягать голову. А после двухлетнего отсутствия знакомые улочки открываются под другим углом. На площадках играют дети; раньше я их не видел, но, наблюдая за тем, как старательно они раскачивают скрипучие качели и разгоняют карусель, я довольно киваю; нашей мальчишеской армии пришла достойная замена.
Уже светало, когда я вернулся домой. Родители собирались на работу; я разогрел им остатки вчерашней еды и составил компанию за столом. Совместный завтрак в точности показывал наши отношения: разговор не задался. Мать жаловалась на работу, государство и маленькую зарплату. Отец поставил перед кружкой с кофе планшет и смотрел аниме. Тем не менее, я был рад, что сижу с ними за одним столом, слушаю жалобы матери и частые смешки отца на реплики героев. Они ушли. Я помыл посуду и принялся готовить завтрак.