Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

— Вы ничего не знаете, — злорадно усмехнулся Юхим, — скоро будет конференция великих держав, и Украину провозгласят независимой. Тогда мы рассчитаемся со всеми, кто не верил в нас и спутался с Советами!

— Может, и будет конференция, — согласился Юрко. — Пусть даже будет… Но я так думаю: Советская власть сильна, такую армию, как немецкая, разбила. Кто же этой власти будет диктовать? Да она пошлет эти конференции ко всем чертям — вот как я думаю…

— Люди там, на Западе, — не совсем уверенно сказал Юхим, — на нашей стороне, да и с волей народа нельзя не считаться.

— Вот тут ваша первая ошибка, — загнул палец Юрко, — ты и я — еще не народ. Мы привыкли смотреть на него, как на быдло, а он вылез из хомута и не хочет больше голову подставлять.

— Ты бы попробовал с автоматом…

— Ну, двоих–троих положишь, — ответил Демчук. — А они тебя… Не по мне это…

— Так бы сразу и сказал!

— Хватит вам ссориться! — Марта принесла чугунок горячего борща. — Ешьте…

— Погоди, — отмахнулся Юрко. — Ни одним днем жив человек. Я вот прикинул — при Советах не так уж и плохо. Пускай будет колхоз, проживем. Я — не Каленчук. Мне не стыдно и в поле выйти — весь век пахал и сеял. Да и много ли нам с Мартой надо? Корова есть, свинью, а то и двух всегда откормим, есть полдесятка овец, птица, овощи, ну и все прочее… Хлеб на трудодни получим — накормлены и напоены, — провел рукой над головой, — вот так!

— А про Федька забыли! — крикнул Каленчук. — Накормлены и напоены, чтоб вас холера взяла!

— Значит, нам при Советах не так уж и худо. — Юрко загнул второй палец. — Теперь про Федька. Это — в–третьих, — загнул еще палец. — Ты сколько злотых всадил, чтобы его в гимназию протолкнуть? Да и мы — правда, меньше, но потратили… А была демократия — так пилсудчики писали?! Кто думал про институт для Федька? Лишь ты, а мы — куда там! Даже мы, а мы не из последних в селе! Для нас и гимназии довольно… А теперь вот поехал… сдаст экзамены — будет студентом, нет — пусть бьется глупой головой о мостовую. За учение платить не надо, я слыхал, даже доплачивают этим студентам. Зачем им платить — не пойму, а платят же…

Каленчук потянулся за бутылкой, налил, выпил, не закусывая, постучал ложкой по тарелке.

— Значит, коммунисты уже и вас сумели сагитировать! — насмешливо сказал он. — Если бы имели свободное государство, также учили бы детей бесплатно.

— Так еще учили бы, а тут — уже учат, — снова вмешалась Марта и сразу же перевела разговор на другое. — Ешьте, борщ остынет, а что за борщ, когда холодный!

Юхим хотел что–то ответить, но решил не связываться и принялся за борщ. Сдобренный старым салом, горячий, с острым чесночным привкусом, борщ и правда потерял бы многое, если бы постоял еще. Не заметил, как опорожнил свою тарелку. Горячая еда разморила его, от водки шумело в голове, не хотелось больше ни спорить, ни сердиться, ничего не хотелось, может, только запеть старинное, тоскливое — про казачьи походы, девушку, что ждет и не дождется, про колодец под дубом с чистой, как слеза, водой… А Марта уже несла полную миску горячей картошки с мясом — комната наполнилась запахом лаврового листа, перца и еще чего–то…

Юхим потянул носом. Черт с ними со всеми, он сумеет устроить свою судьбу, лишь бы перейти проклятую границу. И разве ему нужно больше всех, что ли? Пускай целуются тут с большевиками, пускай даже лижут им это самое место, ему уже все равно, еще несколько дней, и он попадет в действительно свободный мир, где его золото откроет все дороги. Забудет тогда и про Качаки и про собственный дом… Однако к чему клонит Юрко? Каленчук переспросил:

— Не расслышал, ты это о чем?

Демчук смутился. Повторил, отводя глаза:

— Ты сколько собираешься того… гостить?

— Обременяю?

— Да нет, но времена, сам знаешь…

— Дела у меня тут, — объяснил Каленчук. — Вот закончу и сразу отправлюсь.

Демчук подумал: они с Мартой договорились дать Юхиму пристанище на два дня. Но ведь это было до того, как Юхим подарил золотые часы. Решительно сказал:

— Дня три–четыре могли бы вас подержать…

Каленчук промолчал. Знал: испугались. Испугался и этот длинный чурбан Юрко, и Марта — родная сестра, которую он любил и любит. Понимал их, но все же было грустно. Наконец пересилил себя — что ж, каждый думает прежде всего о своей шкуре, — ответил с напускной веселостью:

— Трех–четырех дней нам хватит. Вот только съезжу в Дрогобыч.

— Документы есть? — насторожился Юрко.

Каленчук похлопал по борту пиджака:

— Документы — первый сорт. Автобус ходит?

— А то как же.

— Тогда послезавтра на рассвете. Пойду к шоссе левадой, вряд ли кто теперь меня тут узнает, да береженого и бог бережет.

Наконец–то Чмырь принес с почты письмо. Сливинский нетерпеливо разорвал синеватый конверт, вынул лист бумаги, исписанный химическим карандашом. Прочитал:

«Уважаемый сударь! Я договорился относительно купли товаров, которые так интересовали Вас. Приезжайте в девять утра. Ждите меня у чайной».