Чем пахнет жизнь

О чем думают мальчики при виде девочек? Конечно же, об этом. Наше человечество двойственно, две равные тайны присматриваются друг к другу, соприкасаются, смешиваются, никак от этого не меняясь, – или совсем чуть-чуть. Хоть мы и едина плоть порой, наши тела все же различны. Мужчина – жар и огонь, женщина – влага и холод, согласно древней теории телесных жидкостей, ложной, конечно, но такой мило поэтичной. С детского сада я хочу узнать, что находится у девочек между ног, и выдумываю игры и фанты, чтобы иметь возможность засунуть пальцы в ситцевые трусики моих подружек. Моя пятилетняя рука гладит мягкую округлую выпуклость, разделенную посередине бархатистой вертикальной линией – у этой границы неведомой страны я, из осторожности или из страха, предпочитаю остановиться, не продолжая своего исследования. Жоэль, Кристина, Вероника, сладкие спутницы, пахнущие кремом «Нивея», теплом детской кожи и стиральными порошками, которыми пользуются их матери: «Паик», «Корал», «Ариэль». Потом – долгая пустота. Стыдливость, не столько моя, сколько моих подруг, да и раздельное обучение в начальной школе, отдаляют нас друг от друга. Коллеж вновь объединяет нас, но мы уже другие. Мы, мальчики, козыряем на школьном дворе своей силой, девочки же шепчутся, собравшись в кружок, и кидают на нас насмешливые взгляды. «Пахнуть девчонкой» становится для нас оскорблением, и мы передаем из уст в уста шуточки, разумеется, никогда и никем не проверенные, о запахах их лона, что-де сродни морскому приливу, несвежей рыбе, розовым и серым креветкам. Брезгливые мины напоказ – ко всему прочему у них, оказывается, время от времени течет кровь из той самой щели, о которой мы помним разве что нечто самое смутное. Сабина в оранжевом купальнике, которого раньше не носила. Первый выход в бассейн. Мальчики и девочки переглядываются, пытаясь разгадать друг друга. Нам пока козырнуть нечем. У нас, мальчишек, подростковые, еще бесполые тела, а у многих девочек уже растет и набухает грудь. Нырнуть, выйти, всем по очереди. Сабина ныряет и выходит из воды. Ее мокрый купальник больше не оранжевый. Он стал прозрачным. Над ляжками проступил каббалистическим знаком черный треугольник. Она замечает это и, сконфузившись, прикрывается обеими руками. Слишком поздно. Мой рот так и остался открытым. Ошеломление. Мы помним точно, в какой миг происходит наше посвящение. Еще и сегодня он стоит у меня перед глазами во всех подробностях. Он стал путеводной нитью в поиске, по сей день не исчерпавшем своих услад. Нерваль и Готье исколесили Европу в погоне за светлыми волосами. Я же посвятил годы открытию женского лона. Не столько в поисках истоков, не столько чтобы познать то, что Поль Клодель назвал охотничьим термином, потому что, думается мне, его не любил, не уважал, да и не знал толком – нора рода, сколько для того, чтобы вновь и вновь очаровываться нюансами формы, сладости и запаха. Ибо ни одно лоно не похоже на другие, у каждого свое благоухание, и поцелуи, запечатленные на нем, как дар или утешение, словно пытаются приручить спящую красу, что живет там, в незабываемом запахе, который у разных женщин походит на древесину кедра, поджаренный хлеб, неуловимую кислоту цитруса, мускус меха некоторых диких зверей, молоко, солод, карамель… но все это смягчено фоновыми нотками, шепотом запахов: они хотят, чтобы их ощутили и прониклись ими, и потому требуют прильнуть ноздрями и губами, поцеловать и вдохнуть, закрыв глаза, с коленопреклоненным смирением молящегося перед богиней. Пальцы и губы, что грезят на женском лоне, еще долго-долго хранят память о его запахе, словно он не хочет умирать, как не хотим умирать и мы сами, разве что, быть может, в самом прекрасном сне между женских ног.

Водоочистная станция Station d’épuration des eaux