Человек внутри

Перед глазами стояла удручающая картина. Первая мысль, пришедшая в голову, возмутила и поразила меня. Я представил, как жестоко расправлялся над помощником, как он кричал дико, проливая слёзы, каким осмысленным было выражение лица в последнюю секунду его предсказуемой, тягучей, но такой желанной жизни. Он ненавидел меня, рычал проклятия! Как же я убил его? Вернее, каким способом? Был ли у меня нож или я убивал тем самым ломом, о котором после благополучно забыл? Наверное, именно поэтому я не заглядывал в сарай!

– …обижу. Владимир, возьмите, – сказал он, наморщившись озадаченно. – Вы слышите меня?

– Конечно.

– Раз так, то ладно. Берите, в ней всё самое сокровенное обо мне, – произнёс Кеша ласково и протянул тетрадь. – Возьмите, не стесняйтесь. Что-то вам покажется пресным, что-то не очень…

– Я не стесняюсь. Сейчас так зачитаюсь, что пропущу работу!

Скупо улыбнувшись, я погрузился в чтение. Читал медленно, далеко не внимательно. Смысл написанного постоянно ускользал. Я начинал сердиться. Сделалось мне очень стыдно за слабость и равнодушие к Кеше. Он терпеливо ждал мнение по собственному простому творчеству и радостно заикался от волнения, если спрашивал, когда я закончу новую главу. Прошёл час, верно, самый бестолковый и нудный за последние годы.

– Пора вам на работу. Продолжите, как приедете, – сказал Кеша и, потянувшись, зевнул с большим удовольствием. – Ну как?

– Да… неплохо, – ответил я весьма уклончиво и, скрывая смущение и раздражение, пробормотал вполголоса так, чтобы мои слова не были восприняты серьёзно: – Красивый слог. Тебе бы подучиться, да в писатели или журналисты пойти.

Глава одиннадцатая. Старуха в бархатном платье

Костя поливал гибискусы удобрением да всё спрашивал о Кеше. Он до сих пор испытывал стеснение и робко, и неловко отвечал мне, но больше не вытворял подлые штучки. Узнав о предательстве, Дмитрий Костяшкин отчитал работника. Я урезал ему зарплату за август, чтобы он и в дальнейшем не потакал своему эгоизму.

Посреди дня в магазин стремительно ворвалась старуха. Полная, невзрачная, с пунцовым лицом, которое прорезали глубокие скорбные морщины, она с потерянным видом бродила от цветка к цветку. Пухлой и короткой рукой она водила перед собой, другой поправляла жидкий светло-русый пучок. Иногда кроткий взор её задерживался на мне. Старуха смотрела с какой-то безмерной гордостью, как я обслуживал клиентов, и не подходила к кассе ближе, чем на два метра. Её серо-зелёные глаза смеялись. Их же наполняла нестерпимая горечь.

– Вы не знаете, кто она? – спросил Костя шёпотом.

– Не знаком. А ты?

– Нет. Фанатка?

– Лишь бы не моя! Я не очень хорошо отношусь к фанатам, особенно ярым. Почему она ничего не покупает?

– Не знаю. Может, вы ей симпатичны? – предположил со смехом Костя. – Вот бы стать таким же популярным у женщин! Они не любят меня. Я серая мышь для них, невидимка! Ничем не уникален, в отличие от вас.

– Следи за тем, что говоришь. Ну, кто я?.. Спрошу, что ей надо, и дело с концом.

– Заметьте, ситуация похожа на ту, что происходила с помощ… Кешей. Желает поработать?

– Но они отличаются между собой, – возразил я спокойно. – Ты постой тут, собери букет для мужчины. Вон он, около ромашек мнётся.

Я подошёл к старухе, позвал её тихонько и тронул за правое плечо. Она отпрянула от неожиданности, повернулась медленно, зажав плотно слабенькие кулачки, и сморщила горбатый нос, усыпанный нежными веснушками. Вблизи она выглядела, как светлый ангел.

– Извините, что беспокою, но… вам что-то нужно? Если так, вы бы могли обратиться ко мне. Я всегда к вашим услугам. Или Костя, то есть, Константин Котиков. Он окажет вам посильную помощь, если вы попросите.

– Нет, нет, нет! – поразилась старуха и скуксилась обиженно. – Почему же ты обращаешься ко мне на вы? Я разве чужая для тебя?

– Вы обознались.

– Саша! Сашенька!

Она приникла ко мне и зарыдала судорожно на груди, светясь от долгожданной радости и печали. Тело её трепетало от страха быть отвергнутой.

С искренним непониманием я воскликнул:

– Путаетесь! Обознались! Не знаю я вас.

– Как же? Что ты со мной делаешь?

Я высвободился решительно, но мягко из тесных объятий. Костя был удивлён не меньше, но притворился, что не слышит нас, и отвлекал людей, которые с любопытством хотели понаблюдать за трогательно-драматичной сценой, и развесили уши.

– Да, ты забыл обо мне.

– Не плачьте, прошу. Хотя бы не здесь. Давайте разберёмся, пожалуйста!

– Не успокаивай, Сашенька, – произнесла она охрипшим до неузнаваемости голосом. – Только ответь, почему не связывался со мной? Ни слуху ни духу от тебя.

– Не зовите меня Сашей. Я Владимир Беркутов!

– Поменял фамилию? Родной, объясни, что случилось, – протянула она умоляюще. – Ты не скучал по мне? Я скучала очень-очень. Ты оставил меня одну. Может быть, ты не любил меня?

– Выйдем на улицу.

– Возьми меня за ладошку, – попросила старуха. – Я чувствую, что земля уходит из-под ног. А у тебя? Ты стал безразличным ко всему человеком. Не ожидала, что ты меня не признаешь. Как не признать мать?