Человек с яйцом: Жизнь и мнения Александра Проханова

— Может, страна была бы другой. Но, во-первых, мне казалось, что Зюганов абсолютно достаточен. У молодого Зюганова были качества, которые привлекали к нему огромное количество людей. Просто если бы в его личности было больше жесткости, если бы в Зюганове было больше Сталина или Гитлера… И уже задним числом, я уверен, что делал все правильно. Я не считаю себя ответственным за период российской истории с 1991-го года. Я этот период прожил очень страстно, очень энергично и, по существу, даже не на 100, а на 200 процентов выложился в этом контексте. И если я что-то скорректировал, то сделал это только за счет своего влияния. А окажись я на этом оползне, я бы сполз вместе с ним, он меня бы и накрыл, я бы из-под него и не выбрался.

Вообще я достаточно индивидуальный человек, не командный. Весь мой опыт — это опыт одинокого стояния. Я был в кружках друзей, но кружки друзей — это абсолютно особая общность. Там не было подчинения, там не было коллективной воли, там была непрерывная внутренняя полемика, и в этой дискуссии выстраивались личности и определялись категории, создавались новые понятия. Это были школы, лаборатории, а не батальоны. И я был воспитан как очень отдельно взятый персонаж.

— Вы, однако, мастер описывать коллективы, человеческие массы, глыбы.

— Только за счет того, что я в них не встроен.

— Полагаю, было бы небесполезно познакомиться с вами в тот момент, когда мне было лет шестнадцать.

— Вы тогда были опьянены новыми веяниями, вы пили из той чаши.

— Но никто мне не наливал другого вина.

— Ничего подобного. Вы пили из той чаши, которая казалась хрустальной, а другой сосуд был, но казался корытом.

Таким образом, оставляя вышеприведенный диалог в окончательном варианте книги, я не могу не вспомнить замечание британского мастера жизнеописаний Алена де Боттона: «Биография считается плохой именно в том случае, когда автор чересчур активно вторгается в жизнь своего героя, а читатель узнает о комплексах автора даже больше, чем о комплексах знаменитости, за книгу о которой он, собственно, и заплатил деньги».

Глава 18

«Господин Гексоген». Виновники взрывов домов. Интермедия: Эффект бабочки. Шокирующее признание писательницы Славниковой.

Огонь по своим. Генезис галлюцинаторной эстетики. Последствия инцидента на Красной площади

4 ноября 1998 года в 19.10 со стороны Ильинки к Красной площади подкатил красный «Москвич-2140» и, сбив металлические ограждения у угла ГУМа, на скорости понесся к Лобному месту. Рядом со Спасской башней, примерно там, где 11 годами раньше приземлился летчик Руст, машина затормозила. В этот момент заговорил установленный внутри мегафон: «Не приближайтесь, бомба! Ельцин, выходи!» К «Москвичу» уже бежали бойцы Кремлевского полка; едва они принялись выволакивать из салона водителя, которому успели-таки сломать ногу, прогремел мощный взрыв. Позже выяснилось, что за рулем сидел шестидесятипятилетний житель Подольска, преданный подписчик газеты «Завтра», Иван Васильевич Орлов. Оставив предсмертную записку, в которой говорилось, что все свое имущество он завещает подольскому горкому КПСС, и подарив по дороге случайно встреченным им таджикским беженцам огромную дыню, которая почему-то находилась у него в багажнике, Орлов отправляется на Красную площадь, где намеревается покончить жизнь самоубийством. В его «Москвиче» — 1976 года выпуска, пробег 160 000 км — было заложено самодельное взрывное устройство мощностью около 600 г. тротилового эквивалента. На стеклах автомобиля было написано: «Заминировано. Мы заложники. Не стрелять. Разбегайся. Ельцин освободи нас от себя». Директор ФСБ В. Путин назвал инцидент «проявлением общей напряженности, которая, к сожалению, сложилась в нашем обществе», и предположил, что «это прежде всего действие человека, который психически неуравновешен». Ивана Васильевича в самом деле не раз видели в редакции газеты «Завтра», однако, как утверждают сотрудники, впечатления человека, страдающего шизофренией, он не производил. Напротив, отличался веселым нравом, изрядным остроумием, бодростью духа. Имея свои счеты к нынешней власти, Орлов сопротивлялся ей как мог: распространял «Завтра» и даже издал на личные средства два антирежимных памфлета — «В стране Ельцина» и «Стон России от вождей»: «На родной земле русские — рабы. Демократы разрушили прошлую жизнь социализмократии, более-менее относившейся к человеку добро и милосердно. Фарисеи народ обшкурили, обобрали, пропили, продали».

Этот эпизод, который с некоторой натяжкой можно назвать курьезным, стал первым звеном в цепи, которая постепенно сложилась в голове Проханова и на которую он посадит самую злую, самую крупную, самую породистую свою псину, он назовет ее «Господин Гексоген».