— Крайне ослабленная Россия, которая продолжает слабеть, стремительно теряя волю к историческому существованию, в лице своих будущих политиков будет постоянно маневрировать между Китаем и Америкой, пытаясь найти у Америки защиту от китайской угрозы. Я был знаком, дружил с американцами, которые страшно боялись заселения Сибири китайцами, Китая с его гигантской экономикой, колоссальной антропомассой и мощнейшим экспансивным вектором. И был проект американизации Сибири, чуть ли не установления «першингов» на китайской границе. И я думаю, что появление сейчас американских баз в Средней Азии — это отчасти выполнение того плана. Американизация Средней Азии направлена не столько против России, сколько против Китая. С другой стороны, Россия должна постоянно спекулировать на имеющемся в российском сознании антиамериканском факторе, заверять китайцев, что в будущем конфликте Китая и Америки, который, видимо, неизбежен, Россия будет занимать прокитайскую позицию. Отсюда такое осторожное отношение к Тайваню, отказ от приемов ламы и прочее. Но дело в том, что та часть американской элиты, скажем, бушевской элиты, которая рассчитывает на Россию в своих столкновениях с исламским миром — раз, и в будущем крупном столкновении с Китаем — два, она может быть сменена другой, контрбушевской элитой, либеральной, демократической элитой, которая просто разыграет Россию, обменяет ее на стратегическое время, кинет Китаю российскую кость и получит передышку на весь XXI век. Поскольку американцы будут переваривать и поглощать мир целиком, неолиберализм ведь ненасытен, в какой-то момент они подойдут вплотную к проблеме Китая. И там, внутри этого жуткого треугольника — Китай, Индия, Пакистан — заложен огромный конфликт, готовый взорваться изнутри. И этот конфликт, я думаю, в какой-то момент американцы будут разыгрывать. И если, скажем, Ангола или Мозамбик, Никарагуа были локальными конфликтами в относительно мало населенных районах мира, а я видел, как этими конфликтами пользовались великие державы, чтобы держать в напряжении целые континенты, я думаю, что Кашмир какой-нибудь может превратиться в кошмар, он может затянуть в свою жуткую воронку миллиарды китайцев, и индийцев, и пакистанцев. Можно раздуть такой гигантский пожар, который отвлечет эти матки, из которых извергаются народы. Это отвлечет их от Европы, от России, и они будут поглощены непрерывной бойней, потому что эти народы достаточно легко управляемы и провоцируемы, особенно Индия и Пакистан. Поэтому русское будущее в свете этого страшного гипотетического конфликта тоже представляется проблематичным, потому что конфликт будет проходить на границах России. Если между Индией и Пакистаном или Индией и Китаем произойдет ядерное столкновение, возникнет гигантский выброс населения. Они побегут в Афганистан, они побегут в Киргизию, они побегут в республики Средней Азии и, конечно, они хлынут сюда, в Россию, где много пустоты, где много рек, где много нерастраченных лесов, где мало русских.
Глава 9
Был ли кто-нибудь, кто скептически отнесся к его рассказам о «встрече с ангелом»? Нет, но ведь он и не трепался о своем «лопасненском ужасе» (или пароксизме счастья) на всех углах, только людям, которые могли это понять. Их реакция, впрочем, также была неоднозначной. Отец Лев предложил ему быть осторожным, поскольку «это мог быть дьявол, а не ангел. Это могло быть прельщение. И у тебя не могло быть уверенности в том, что не Сатана явился и должен тебя прельстить». Это его огорчало: «Я думал, что я-то испытал блаженство, и то, что я видел и чувствовал, этому предшествовали совершенно благие состояния». Пробовал ли он отнестись к феномену епифании с обычной своей иронией? «Нет-нет. Я был поражен. Как я мог отнестись с иронией, например, к рождению ребенка своего? „Это не мой ребенок, это бастард?“ Нет, это было полное знание того, что мне ответили на мой огромный запрос. Это был запрос всей моей предшествующей жизни, всего собирания этой жизни. И я был счастлив, что мне ответили».