Слова солдата оправдались — работы в Японии не оказалось. Везде бедность, голод, тяжкий труд за горсть риса.
Купив палубный билет до Шанхая, Федор остался с пятью иенами в кармане. С этими деньгами и на одном хлебе долго не проживешь.
Пройдя около пятисот миль морем, пароход вошел в устье Хуанпу и вскоре бросил якорь на виду огромного Шанхая. Порт поразил суетой и шумом, контрастами крикливой роскоши и крайней нищеты. В сущности, два города. Один — трущобы, жалкие лавчонки, тысячи сампанов и джонок на реке. Другой — многоэтажные дома, мощеные улицы с великолепными магазинами.
Обменяв последние иены на четыре доллара, Федор снял на одну неделю комнатушку у канала Сучжоу и стал искать работу.
Европейская часть Шанхая. Федор на сверкающей огнями Наньцзинлу. Заходил в магазины, мелкие мастерские, ресторации и предлагал свои услуги. Пусть работа даже только за еду и ночлег... На парня в косоворотке, фуражке и сапогах удивленно смотрели. Нет работы, нет!
Раскрыв под уличным фонарем словарик, Федор углубился в него. Спросить бы у полисмена, где район Пудуна с его верфями и доками? Авось там...
— Артем... Ты ли это, Артем?! — вдруг услыхал он.
Приглядевшись к тощему оборванцу в матросской робе, Сергеев изумился:
— Наседкин? Конечно же, Володька! Тебя-то как сюда занесло?
Обнялись по-братски. Земляк на чужбине, да еще соратник, — радость двойная. Наседкин... Паренек из депо Харьков-Главное. Ну и ошарашил же он в 1905 году солдат Охотского полка своим пакетом с прокламациями!
Накормив Володю, Сергеев повел его к себе. Земляк поведал о своих странствиях.
После Харькова вел революционную пропаганду в Проскурове, в своем Днепровском полку. От военного суда бежал в Одессу. Там его накрыли жандармы. В 1907 году Наседкина приговорили к ссылке в Сибирь. Из таежного села он скрылся через двадцать минут после прибытия. По Лене и Витиму добрался до золотых приисков Бодайбо. Потом работал в низовьях Амура на рыбных промыслах и выехал тайком оттуда на японском судне в Нагасаки. «Зайцем» сел на русский пароход «Рязань», но капитан обнаружил его под брезентом шлюпки и сдал в Шанхае царскому консулу. Беглеца должны были отправить на родину с ближайшим кораблем, а пока поместили в Дом моряка. Володя и оттуда бежал. Что теперь делать, куда податься?
— Выкрутимся, — успокоил Федор парня. — А сейчас давай спать.
И верно, утром набрели на русскую булочную Ерохина, где работали пекарями два соотечественника — черноволосый Щербаков и голубоглазый Женька. Однако новым землякам Ерохин отказал:
— Нет для вас, ребята, в пекарне занятия! Разве что развозить по городу хлеб клиентам. Так ведь работа черная — для китайского куля! Соответственно и плата...
— Мы согласны, — заявил Федор. — Чем европеец лучше китайца?
Ерохин пожал плечами и велел пекарям накормить новичков.
Вставали «белые кули» ни свет ни заря и к четырем часам утра уже прибегали в пекарню. Пересчитав и погрузив на тележку хлеб, Федор впрягался, а Наседкин толкал ее сзади. Сперва везли в харчевни, кафе и пансионы, потом по особнякам и квартирам. Заработок ерундовый, но не голодали. Ерохин позволил им спать в чулане при пекарне.
Китайцы останавливались и глазели на двух белых, тащивших тяжелый груз. Такого в Шанхае еще не видывали!
Но Федор был выше предрассудков.
А белых богачей зрелище новоявленных кули шокировало. Однажды англичанин остановил русских:
— Если царский консул не в состоянии вас накормить и одеть — это сделает представитель Великобритании. Не позорьте честь белого человека! Он призван быть здесь господином, а не рабом.
Федор презрительно глядел на непрошеного заступника:
— Убирайтесь-ка, мистер, — не имею чести вас знать — к дьяволу! Это вы и вам подобные позорите честь белого человека.
Среди китайских носильщиков, грузчиков и рикш Федор скоро перестал вызывать удивление. Завидев его, они весело кивали, подталкивали тележку на подъеме. Тут же на улице, у походных жаровен и рогожных ресторанчиков, Сергеев подкреплялся нехитрой едой кули. С аппетитом уплетал горячие лепешки из чумизы на бобовом масле, ел моллюсков с отварным рисом, пил зеленый чай.
— Шанго! — одобрительно говорили китайцы. — Хорошо!