ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ

Неподалеку от Тулунской Федор расплатился с ямщиком, спрыгнул с телеги и поскакал на одной ноге в придорожные кусты. Тут отлеживался и наблюдал за станцией. Даже нацарапал письмо Екатерине Феликсовне:

По получении этою письма Вы поймете причину молчания. Собственно говоря, я и сейчас начал писать после довольно продолжительных сомнений. Я слишком боюсь сделать даже маленький промах, за который впоследствии мог бы себя обвинять... Пока что мои скитания проходят для меня вполне благополучно. В тайге я не заблудился ни разу, никто меня ни разу не обобрал. Не заболел, не падал духом — чего еще нужно?..

Рассказав о житье-бытье ссыльных и местных жителей, о своем таежном походе, он в юмористических тонах упомянул о случае с ногой:

...пока что смазал ее йодом и жду, что из этого выйдет. Но курьезно было видеть меня сразу после происшествия. До самого ночлега я ехал, лежа ничком на телеге с поднятой вверх ногой. Было больно, досадно и смешно... Меня трясло и перебрасывало из стороны в сторону, как бревно, но я был значительно чувствительнее бревна... Пока у меня не было ни одной неприятной встречи: ни один медведь в тайге не пожелал справиться о состоянии моего здоровья, ни один представитель или, лучше сказать, блюститель порядка не нашел нужным расследовать степень моей пригодности для их порядка... Зато сколько впечатлений!.. Жалею, что в ближайшем будущем мне нельзя будет получать от Вас писем. Снова прерываются связи, которые не так давно были необходимейшими жизненными нервами. Что-то нам готовит будущее?

Задумчиво разглядывая станцию, проходящие поезда, Федор соображал: каким обратным адресом пометить письмо? Черкнул:

24 сентября 1910 г. Между небом и землей, как пишут в старинных сказках. Простите за небрежность, пищу в самых неподходящих условиях...

Опухоль спала, нога стала заживать. Сергеев обрядился в новый костюм и сапоги, сел на товарный поезд, шедший на восток. На запад не рискнул. Все утверждали: там на каждом шагу проверяют документы. Да и в Харбине есть у него надежный адрес.

«Зайцем» ехал верст двести. Впоследствии рассказывал Мечниковой: «Конспирировал и хитрил — страсть сколько!» Но, к удивлению, никто у него паспорта не спрашивал.

Перед самым Иркутском извернулся взять за пять рублей билет, стоивший больше десяти. С ним добрался до Читы. Осталось полтора целковых... Далеко не уедешь! Наткнулся на растерянных и тоже безденежных мужиков-переселенцев — они направлялись в Уссурийский край. Он тотчас же сколотил «артель переселенцев» и добыл за треть цены товарный вагон до самого Владивостока.

Несколько дней Федор бесплатно кормился у мужиков. Они всячески оберегали от жандармов человека, выручившего их в трудную минуту. В Харбине Сергеев распрощался с ними.

Город на реке Сунгари еще совсем недавно был крохотной рыбацкой деревушкой. Но с тех пор как русские построили через всю Маньчжурию Китайско-Восточную железную дорогу, небольшое поселение превратилось в огромный город.

Федор не нашел в Харбине нужных людей из подполья. Революционная деятельность заглохла даже в мастерских дороги. Здесь в 1906 году свирепствовал карательный поезд генерала Ренненкампфа.

Город чужой, в кармане гроши и «безнадежный» паспорт...

С трудом нашел в китайской части города Фуцзя-дяне крохотную, грязную, но дешевую комнатушку.

Однажды в поисках работы Федор набрел на редакцию «Харбинского листка». Его критически оглядели, пожали плечами:

— Репортером? Что ж, попробуйте...

Сергеев писал очерки и заметки, но в редакции их так «приглаживали», что он не узнавал своего в напечатанном. Когда обратился за гонораром, ему сунули около двух рублей. Возмущаться, жаловаться? Жуликоватые газетчики знали — парень без паспорта.