Человек против мифов

Следовательно, перед нами теория, которую по ее собственным критериям приходится признать бессмысленной. Ссылаясь на эту теорию, нам предлагают отбросить все моральные суждения, т.е. отказаться от всех рациональных средств, помогающих отделить добро от зла. Я думаю, нас не соблазнит теория, прячущая голову в песок и подрывающая свои собственные основы. Пусть семантики анализируют стоны и придыхания – мы же продолжим поиски лучшего будущего для человечества.

НАПАДЕНИЕ НА СОЦИАЛЬНЫЕ КОНЦЕПЦИИ

Позволив себе экскурс в причудливые мысленные моря, вернемся к более знакомым сюжетам. Нападения на логику и этику выполняют роль медленно действующего яда, вред же, наносимый нападками на социальные концепции, заметен сразу и значителен по размерам. Семантики расшаркиваются перед наукой. Их церемонии в ее честь не уступают религиозным. И тем не менее нетрудно показать, что если взгляды семантиков правильны, то невозможна никакая наука. И прежде всего невозможна наука об обществе.

Всякая наука есть система общих высказываний о мире. Например, суждение, выражающее принцип тяготения, имеет силу не только в отношении тех двух шариков, которые, по преданию, Галилей бросал с башни в Пизе. На самом деле оно утверждает, что в условиях вакуума все предметы падают с одинаковым ускорением. Поэтому наука имеет дело с классами и родами, а не только с определенными предметами.

Во-вторых, наука имеет дело с системами, т.е. с упорядоченными вещами. Чтобы объяснить поведение отдельного члена системы, наука должна описать природу системы и место в ней этого отдельного члена. Рассматривая сердце отдельно от легких и системы кровообращения, мы не много узнали о столь изолированном органе. Чтобы наука действительно была наукой, ее утверждения должны точно соответствовать описываемой ею частице мира. Но если классы и системы реально в мире не существуют, то большинство научных суждений ничему не будет соответствовать. Тогда наука замкнется внутри собственных утверждений и превратится в чистую фантазию и выдумку. Ни один ученый, если он действительно ученый, не может не брать за основу тот факт, что классы и системы не менее реальны, чем составляющие их отдельные элементы. Но семантики это положение отрицают. Они считают, что отдельные предметы реальны, а классы и системы – абстракции. Именно таков их взгляд, хотя в своей железобетонной догме они проделали на всякий случай лазейку. Кожибский, например, говорит, что на языковом уровне "мы имеем дело исключительно с абсолютными индивидуальностями, в смысле их нетождественности"[82]. Между прочим, абсолютно индивидуальным, казалось бы, должно быть то, что не имеет никаких связей с остальным; и нам предлагают иметь дело "исключительно" с такого рода индивидуальностями. Но вся эта категоричность формулировки вдруг рассыпается, когда мы узнаем из определения, что "абсолютность" здесь означает всего лишь нетождественность данной индивидуальности с другими. Разумеется, индивидуальности не тождественны, да никто бы другого и не предложил. Этот очевидный, вполне тривиальный факт служит запасным выходом на случай сдачи крепости. Но ведь основной вопрос состоит не в том, отличаются ли индивидуальные предметы друг от друга, а в том, образуют ли они благодаря наличию общих свойств реально существующие классы.

В семантической трактовке пространства как "полноты" тоже явно признается наличие в мире систем. "Когда мы имеем полноту или заполненность, – говорит Кожибский, – она должна быть полнотой «чего-то», «где-то», «когда-то»"[83]. Но система этого заполненного пространства бессистемна и легко сводится к последовательности индивидов, напоминающей последовательность узелков на веревке.

"Весь наш опыт и все наши знания, – пишет Кожибский, – определенно говорят о том, что обычные материалы ("объекты") представляют собой чрезвычайно редкие и очень сложные особые случаи узловатостей (beknottedness) пространственной полноты; что органический мир и "жизнь" представляют собой крайне редкие и еще более сложные особые случаи материальных объектов и, наконец, так называемая "разумная жизнь" представляет собой в высшей степени сложные и еще более редкие случаи «жизни»"[84].

Эти узловатости в пространственной полноте несколько уступают узловатости языка в данном отрывке, но все же и здесь совершенно ясно, что Кожибский игнорирует взаимодействия между вещами. А без понятия "взаимодействие" термин "система" лишается смысла. Здесь все сводится к тому, что Чейз более поэтично называет "безумной пляской атомов". Однако безумием страдают не атомы. Они не настолько безумны, чтобы избегать соединения друг с другом, которое ведет к образованию больших и малых систем, а тем самым и к образованию нашего мира.