Человек напротив

— Опять эта окаянная ваша русская зависимость от государства!

— Ну, ты в пылу полемики уже и Конфуция в русские зачислил! — от души засмеялся Симагин, с облегчением и удовольствием чувствуя, что сидящий напротив, не на шутку разволновавшись, напрочь утратил свою снисходительную неуязвимость. — Это лестно, честное слово!

Гость оторопел на мгновение, потом тоже рассмеялся — чуть принужденно. Потрепал Симагина по колену неожиданно вытянувшейся поперек кухни рукой:

— Ну азиатская! Азиатская, я хотел сказать. Ну почему, скажи на милость, мне должно быть дело до состояния государства, если у меня, у меня как такового, мое дело спорится? Да лишь бы это государство мне не мешало — и пропади оно пропадом!

— Дом пропадом, семья пропадом, дети-родители пропадом… Лишь бы мое дело спорилось! Так, что ли?

— Знаешь, для нищих духом это очень привлекательно все звучит, конечно, но на деле попытки создать социальную организацию, основанную на лучших человеческих чувствах, на сыновней любви, отцовской заботе, братском бескорыстии и так далее — на этике! — всегда кончаются диктатурой. Нет организаций более тоталитарных, чем те, которые основаны на этике! Потому что в любой этической системе люди не равны. Одного уважаю больше, другого меньше, одного люблю, другого нет, и этот разброс объективно оправдан тем, что один, скажем, суровый талант, а другой — добряк, а третий — только к бутылке прикладывается. Кому-то родней первый, кому-то — третий… И всегда кончается тем, что Юпитеру можно то, чего никоим образом нельзя простому быку из народа. Ну а дальше уже вопрос техники — кто первей успеет пролезть в Юпитеры.

— Складно звонишь, — кивнул Симагин.

— Поспорили проверенный товарищ с десятилетним партстажем и буржуазный спец. Кто прав? Ну конечно, проверенный товарищ, тут и разбираться нечего! Как же он может быть не прав, ежели он проверенный? Какой же он проверенный, если может быть не прав? Расстрелять спеца без лишних разговоров! Поспорили добрый прихожанин и нехристь — кто прав? Ну разумеется, прихожанин, он же заповеди блюдет, он причащается регулярно, а нехристь — всем понятно, что за фрукт! Само собой, в железы нехристя и в острог! И пусть только попробует судья рассудить иначе… Вот тебе и вся твоя этика! — Он довольно и гордо сверкнул улыбкой, наслаждаясь неуязвимостью своей логики и умением красно формулировать мысли. — Альтернатива одна-единственная, и ты знаешь это не хуже меня. Никаких проповедей, никаких заклинаний, никакого кликушества, никаких призывов к доброте, состраданию, чувству долга… Элементарно: один для всех закон и равенство особей, за которыми признано право на равный эгоизм, перед законом. А уж если равенство перед законом — значит, равная самостоятельность, а если самостоятельность — значит, никто в этой жизни никому ничего не должен, а если никто никому не должен — значит, каждый сам по себе, а если каждый сам по себе — значит, каждый сам за себя!

— Да, — вздохнул Симагин, — зэт из зэ куэсчн.

— Это для тебя… куэсчн! — вконец разъярился гость. — И для таких, как ты! Слепоглухонемых с идеалами! Даже человечество… этот затерянный в бездне муравейничек… и то уже ответило на этот твой куэсчн, и закрывать глаза на то, что ответ давно дан, — малодушно, глупо, недостойно тебя!

— Да ты не переживай за меня так, — сказал Симагин.

Некоторое время гость молчал и только вглядывался Симагину в лицо, покусывая губу. Потом, совладав с собой, улыбнулся с прежней обаятельностью.

— Похоже, — сказал он негромко, — я понапрасну трачу цветы своего красноречия. У меня возникло страшное предчувствие, что нам не договориться. Чем больше я стараюсь тебя убедить, тем больше ты задираешь нос. Неужели мой приход был ошибкой?

— Извини, — сказал Симагин, — если тебе так показалось. У меня совсем другое чувство. Я был очень рад наконец с тобой познакомиться. И разговор такой содержательный…

Гость покачал головой.

— Нет… То есть это-то да, я с удовольствием с тобою пофилософствовал, и еще бы пофилософствовал, редко встретишь оппонента, у которого от первых же моих слов не стыла бы кровь в жилах… Но смысла в продолжении разговора я не вижу. Пока мы не начали, ты и не помышлял о драке. А сейчас, чем убедительнее я говорю, чем меньше у тебя доводов в ответ, тем сильнее тебя подмывает скрестить шпаги. Это же не шутки, пойми! Ты ведь даже не вдумываешься в мои слова, ты отметаешь их с ходу!

— Не все, — сказал Симагин.

Присвистнув сквозь зубы, гость смерил его взглядом.

— На чью помощь ты рассчитываешь?

— Честное пионерское, ни на чью.

— Ты безумец. Ведь стоит мне всерьез разозлиться — а я уже начинаю злиться, потому что это очень унизительно: честно пытаться убедить и уберечь, а напороться на презрительное неприятие… Если я разозлюсь, мне стоит только дунуть…

— А вот это не надо, — проговорил Симагин. — Не будем портить наш товарищеский вечер… наш высокодуховный и высокоинтеллектуальный диспут дешевым запугиванием.

— Да, правда, — сказал гость и поднялся со стула. — Хорошо. Значит, официальный вызов.

Симагин, как вежливый хозяин, сразу тоже встал.