Человек, который видел все

Учебники, которые выдал мне секретарь ректора университета, состояли сплошь из пропаганды. Точно так же дело обстояло с газетными статьями и телевизионными передачами. В общем, почерпнуть из них нечто новое мне не удавалось, все это я не раз слышал от своего отца. Я понимал, что Штази непременно заинтересует мое появление в университете, но это меня не слишком волновало. В конце концов, я ведь не был шпионом и не собирался никого агитировать бежать из страны. И все же стоило ожидать, что, куда бы я ни направился, поблизости обязательно окажутся невидимые глаза и уши. Мои собственные глаза и уши постоянно были настороже, но до сих пор я ни разу не заметил, чтобы за мной кто-нибудь наблюдал, не считая библиотекарши, конечно. Все это – сам факт того, что я постоянно искал взглядом соглядатаев, словно бы их отсутствие пугало меня больше, чем наличие, а недостаточно скрупулезная слежка казалась опаснее слежки постоянной – напоминало мне первые дни после смерти отца. Трудно было поверить, что его нет, что никто больше не станет осуждать меня за слова и поступки и наказывать за ошибки. Видимо, паранойя развилась у меня задолго до приезда в Восточный Берлин.

Собственные глаза и уши теперь казались мне новейшими устройствами слежения.

Не считая библиотекарши, все сотрудники университета были со мной очень приветливы и предупредительны. Я же всерьез увлекся изучением поразительного неформального молодежного движения, зародившегося в Рейнской области в качестве альтернативы псевдомилитаристской организации гитлерюгенд, вступление в которую с 1936 года стало обязательным. И какое интригующее название они себе придумали – «Пираты Эдельвейса!» Почти во всех городах на западе Германии открылись свои отделения «Пиратов», хотя и не всегда под официальным названием. К движению примыкали обычно ребята от двенадцати до восемнадцати лет. Они носили чешские клетчатые рубашки, сочиняли пародии на гимны гитлерюгенда, увлекались джазом и блюзом – пластинки с подобной музыкой нелегально ввозились в Германию из Франции. Мальчишки в знак протеста против убеждений отцов отращивали длинные волосы. Я бы с радостью дал кому-нибудь из них поносить свой шелковый оранжевый галстук и зеленую кепку из искусственной змеиной кожи. Особенно впечатляло, что большая часть «Пиратов» училась в школах, которые уже контролировались нацистами. Вторжение в умы этих ребят началось задолго до вторжения в Польшу, а они все же находили в себе силы ему противостоять.

Наша песнь – свобода и любовь,
Мы – Пираты Эдельвейса.

Их родители наверняка читали газеты вроде Der Stürmer, где публиковались уродливые карикатуры на евреев. По дороге в школу они проходили мимо магазинов, в витринах которых были выставлены инструменты для измерения параметров черепа, позволяющих отличить арийца от неарийца. А юным «пиратам» удавалось забыть обо всем этом в те недолгие часы, что они проводили вместе. Темой моего исследования были культурные течения, возникавшие как реакция на нацистскую идеологию. Но я не мог не думать и о тех ученых, докторах, академиках и юристах, которые с энтузиазмом принимали участие в разработке нацистской расовой программы. Геноцид ведь дает массу возможностей разбогатеть: отобрать у людей фабрики, магазины, недвижимость, имущество. Из Аушвица в Берлин пригнали семьдесят два вагона золота. Золота, содранного с зубов мужчин и женщин, которым не суждено было снова увидеть собственный дом. Фашизм рука об руку с национализмом поставил на поток массовые убийства, организовал экономически выгодные перевозки дешевых ядовитых газов и дал работу массе специалистов по уничтожению человеческих жизней.

В кармане я нашел голубой карандаш для глаз, который Дженнифер подарила мне на прошлый день рождения. Цвет назывался «Брызги океана». Отправляясь в библиотеку, я обычно надевал пиджак и галстук, стараясь дать понять, что я серьезный ученый и мое мировоззрение полностью соответствует идеологии, насаждаемой пожилыми мужчинами в строгих костюмах. Да-да, как бы говорил я, мы с режимом прекрасно ладим, буквально сидим рядышком на диване и дышим в унисон, наслаждаясь уютным молчанием. Но в конце концов мне стало казаться, что я становлюсь слишком похожим на собственного отца, и однажды, как обычно, собираясь в библиотеку изучать культурное сопротивление нацизму, я размазал вокруг глаз немного «океанских брызг».

В итоге «Брызги океана» породили настоящее цунами.

Библиотекарша наклонилась через стол и уставилась прямо в мои океанические глаза. Мы с ней теперь напоминали взбешенных кошек, принимающих угрожающие позы в попытке предугадать, чем может быть опасен противник. А ведь я всего лишь подвел карандашом глаза. Мы смотрели друг на друга в упор. Свое явное неодобрение библиотекарша выразила довольно странным способом: проделала губами и подбородком что-то такое, от чего переносица ее сморщилась, а ноздри раздулись. Хорошо еще, что у нее не было при себе пистолета.