Человек, который сделал Балтийское море. Повести и рассказы

- Ну что ты, кто пожелает? Мы тут занимались регенерацией органов. Сам-то я не биолог, электронщик, но работать пришлось с биоплазмой. Сделали такой электронный скальпель, и как-то я себя поранил - у нас же дикая свистопляска с разными облучениями. Короче говоря, выросла еще одна голова. Сначала смотрели как на эксперимент, можно было еще повернуть по-другому. А потом вдруг сразу стало поздно.

- Почему?

Кисч промолчал.

- А когда тебе приходится думать, - начал Лэх, - то есть когда думаешь

- в две головы, что ли? Одновременно? Как на рояле в две руки? Вернее, в четыре.

- Зачем же в две… - Хозяин внезапно прервал себя. Его руки взметнулись к переключателю на стене, потом он неловко с отразившимся на лице усилием опустил их. - Перестань! Ну перестань же! - Руки еще раз поднялись и опустились. - Извини, Лэх, это не тебе… Так о чем мы? Нет, естественно, я не в две головы. Каждый сам по себе.

- Кто «каждый»? - Лэх чувствовал, что холодеет. - Это все же твоя голова?

- Не совсем. Голова, строго говоря, не может быть «твоей», «моей». Только «своей».

- Как? Вот у меня, например, моя голова.

- Нет. Ведь не имеется же такого тебя, который существовал бы отдельно от этой головы. Поэтому неправильно о своей голове говорить со стороны - вот эта, мол, моя.

- Не понял.

- А что тут понимать? Помимо головы, личности нет. Но зато там, где имеется голова, мозг, там налицо и сознание… Ты хоть отдаленно представляешь себе, что такое твое собственное «я», личность?

- Ну мозг. - Насчет личности Лэху как раз хотелось выяснить. - Мозг, потому что тело-то можно менять, если надо.

- Не вполне верно. Мозг - только вместилище для «я». Если он пуст, личности нет. А содержанием является современность, сгусток символов внешнего мира. Сначала, при рождении ребенка, мозг - tabula rasa, которую мы с тобой в школе проходили. Чистая доска, незаполненная структура. Затем через органы чувств туда начинает попадать информация о мире. Не сама внешняя среда, а сведения в виде сигналов на электрохимическом уровне. Таких, которые оставляют знаки в нервных клетках. Знаки постепенно складываются в понятия, те формируются в образы, ассоциации, мысли. Другими словами, «я» - это то, что органы чувств видели, слышали, ощущали и что потом в мозгу переработалось особым для каждого образом.

- И все?

- А что тебе еще надо?

- Никакой тайны? Божественной искры, которую нужно беречь?… Получается, что все люди, которые ходят, что-то делают, не более как сгущения той же действительности? Но только в символах?

- Тайна в самом механизме жизни, в сути мышления. Не знаю, насколько она божественна. Ну а личность - никуда не денешься - внешний мир, переработанный в образы. Правда, у каждого согласно генной специфике. Наследственно. Поэтому Роланд и говорит: «У человека нет природы, у него есть история». То есть ом подразумевает, что «я» - это постепенно, исторически, день за днем развивающийся сгусток образов.

- Какой еще Роланд?

- Гильемо Роланд, перуанский философ.

- Ты и до философии дошел? - Лэх вдруг почувствовал озлобление против Кисча. Сидит тут, устроился, инфляция ему хоть бы что. - Черт знает какой умный стал! А я примерно тем же олухом и живу, что в школе был. Даже не понять, с чего ты стал таким гениальным. Питание, что ли, особое?

- Питание тут ни при чем.

- А что «при чем»? Ты кончал свой физический, в самом конце плелся. И потом в той первой фирме тебя едва терпели.

Хозяин встал, прошелся по комнате, отражаясь во всех зеркалах. На миг появилась и тут же исчезла вторая голова.

- Понимаешь, если правду, я, собственно, и не совсем я. Не тот Сетера Кисч, с которым ты в школе сидел.

- А кто?

- Пмоис.

- Пмоис?! - Лэх откинулся назад и едва не упал, потому что у круглого табурета, на котором он сидел, не было спинки. - Ловко! Пересадка мозга, да?

- Ага. Не могу сообразить, встречался ты когда-нибудь с ним, то есть со мной, с Пмоисом… Кажется, встречался. По-моему, у этой Лин Лякомб, в ее доме. Я, будучи еще Пмоисом, демонстрировал у них материализацию Бетховена. Работал в концерне «Доступное искусство».

- Помню, - сказал Лэх. - Какие молодые мы были тогда! Во все верили. Я, во всяком случае, верил. Кажется, тысяча лет с той поры минула. - Он вздохнул. - Мы вместе с Чисоном приходили на материализацию. Пмоис был, по-моему, такой плечистый мужчина, выдержанный. Значит, с ним я сейчас и толкую? Но в теле Кисча.