- Перед вами - 'Похищение Европы' Александра Серова, - прочистив горло, баском произнёс Максим Иволгин, ещё молодой, но крупный и осанистый мужчина в хорошем костюме. ('Валентина', - подсказал белорусский писатель.) - Да, я так и сказал: Валентина Серова, - поправился Максим без тени смущения. - Европа похищается ради того, чтобы спасти её от бед, а если честно, я не помню этого мифа и зачем она похищается. Разве важно православному знать все эти языческие сказки? Ха-ха... Так же и мы, имею в виду нашу страну и нашу великую веру, а не только нас семерых, способны в то историческое время, когда в Европе угасает христианская духовность - да не обидится на меня Жером, но, думаю, он и сам так считает, иначе бы не сидел здесь, - угасает духовность, говорю я, мы способны спасти Европу от неё самой, от забвения ею подлинно христианских ценностей, создав в нашей стране оазис, э-э-э... оазис духа и культуры. Четверг.
- А Зевс-то Европу похитил и просто ею овладел, - вслух, но как бы в скобках заметил белорус, ни к кому не обращаясь. Замечание вызвало улыбки, даже у Олега, который до того сидел тучи мрачней, вырвался смешок. Только Жером испуганно захлопал глазами.
За окном меж тем просигналил автобус.
- Все за мной, мальчики и девочки! - воскликнула Света. - Быстренько, быстренько, веселей!
Наскоро похватав сумки, 'мальчики и девочки' поспешили к выходу и загрузились в микроавтобус. На переднее сиденье к водителю сели, помимо них, две монахини невзрачного вида. Света стояла у входа и, улыбаясь, махала отъезжающим рукой.
- А Вы как же? - с галантным удивлением уточнил Максим.
- А я не еду с вами! - отозвалась девушка. - Помогать вам в быту будут сёстры Иулиания и Елевферия, прошу любить и жаловать! Ну, с Богом! Поехали!
Артур захлопнул дверь микроавтобуса.
- Да, - огорчённо крякнул церковный староста. - Приятная девушка Света...
- Света, значится, здесь осталась, а мы покатили в Потёмкино, - с неопределённым выражением заметил Олег.
- И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днём, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один, - глубокомысленно произнёс 'измученный еврей'. Вся компания рассмеялась.
'Хорошо им: у них все эти цитаты в памяти и на кончике языка, - подумал Артур не без зависти. - А мне каково придётся, и особенно в воскресенье? Иерея в нашей компании нет, значит, в воскресенье пришлют иерея рано утром, но уж дьякона - едва ли, и как бы не пришлось мне этому иерею сослужить литургию в качестве единственного здесь 'дьякона'. Ах, беда, беда! Что же делать? Сказаться больным? Или открыться кому-нибудь? Хочется, очень хочется, да только кому? Ведь не поймут, выгонят с позором. А нечего занимать чужое место, умник! Ай, ладно: до воскресенья ещё целых шесть дней...'
VII
Потёмкино представляло собой действительно что-то вроде хутора на холме, а холм этот оказался в самой гуще соснового бора. Артур раньше и вообразить не мог, что в Подмосковье, пусть и дальнем, бывают такие глухие места. На вершине холма стояла симпатичная церковка, рядом - длинное приземистое белое здание, 'корпус', тоже похожий на церковь, у которой в советское время сняли купол, да так и не восстановили его. Несколько в стороне были три кирпичных гостевых домика, по две комнаты в каждом, и две служебные постройки вроде гаражей. Этими семью вся архитектура Потёмкино и ограничивалась. Территорию опоясывала стена с единственными воротами, при воротах имелась будка стóрожа.
Микроавтобус остановился перед белым зданием, выгрузил пассажиров и уехал, не задерживаясь ни одной лишней минуты. Честны́е сестры тут же прошли в корпус, оставив за собой двери открытыми. Оставшиеся потянулись за ними в широкий холл, крутя головами, с любопытством разглядывая всё вокруг, перебрасываясь шуточками.
Из холла одна дверь вела в 'столовую', а другая - в 'актовый зал', как сообщали таблички. На двери актового зала инокини уже успели прикрепить расписание понедельника. Из расписания следовало, что в три часа (через десять минут) их ожидает обед, а в четыре начнётся и продлится до семи первая рабочая сессия. Ужин в связи с этим будет перенесён на час позже.