Человек из пустыни

— Спешу доложить: я уже начал принимать меры по освобождению Илидора. Вчера я имел беседу со всеми, кто работает по его делу, и разъяснил им новую точку зрения. Думаю, они всё поняли. А если кто-то плохо понял — что ж, такие непонятливые служащие государству не нужны. Завтра по плану — предварительная встреча с судьёй. Я обещаю тебе: никакой огласки и шумихи. Мне и самому шум вокруг этого дела не нужен.

Джим почувствовал ком в горле. Плевать на гордость, лишь бы сын был свободен. Вчерашний день был как будто затянут серой дымкой, лишь колени его всё ещё ощущали прикосновение к полу. Из глаз Джима медленно покатились слёзы. Губы Раданайта вздрогнули, и он крепко обнял Джима, покачивая в объятиях, как ребёнка, и шепча ласковые слова.

Эта запоздалая нежность уже не могла исправить внутренний надлом, произошедший вчера в душе Джима. Не было сильных и добрых рук лорда Дитмара, защищавших его от холодного дыхания Бездны; Джим всё бы отдал сейчас за его мудрый совет, слово утешения, ласковый взгляд. Только теперь он понимал, чего он лишился с уходом из жизни Печального Лорда. Может быть, понять и поддержать его мог бы Рэш, но Рэш был далеко. Раданайт, хмурясь, выпустил его из объятий и встал.

— Джим, я дал тебе слово, и я его сдержу. Илидор будет на свободе. Успокойся. Чувствуй себя как дома, здесь всё к твоим услугам. Обед будет в три часа. А сейчас извини, мне пора… Дела, сам понимаешь.

Склонившись, он ещё раз крепко — по-братски — поцеловал Джима и вышел. Джим, свернувшись клубком под роскошным атласным одеялом, уткнулся в подушку и закрыл глаза.

К его услугам была шикарная ванная и бассейн, великолепный дворцовый парк с цветником и предупредительные, всё понимающие без слов слуги. Рассекая телом лазурную воду, Джим переплыл огромный, залитый солнечным светом бассейн от края до края раз пятнадцать, полтора часа провалялся в ванне с ароматной пеной, оделся, уложил волосы и к полудню был с ног до головы в полном порядке — разумеется, только внешне. В час ему подали чай, и до трёх он в одиночестве бродил по дворцу и саду. Глаза его уже были сухи, но возле губ залегли горькие складочки.

В три его пригласили в столовую. Она была гораздо меньше банкетного зала и намного уютнее, обильно украшена цветами и очень светла. Её пересекали мягкие золотистые лучи света, льющегося в окна, а большой овальный стол был накрыт на две персоны. Король чуть задерживался. Ожидая, Джим переходил от окна к окну, любуясь открывавшимся из них видом на парк, рассеянно рассматривал цветы, а потом присел на краешек кушетки у стены. Долго ждать не пришлось: Раданайт появился в дверях столовой через пять минут. Свой повседневный чёрный костюм он сменил на синий, с шелковисто блестящей гладкой вышивкой почти того же оттенка, что и ткань. Глубокий и сочный индиго его костюма сочетался с чёрным воротничком и манжетами, а обут он был в неизменные блестящие чёрные сапоги. Джим поднялся ему навстречу. Раданайт вошёл в солнечное пространство столовой, и вышивка мягко заблестела на его костюме, а феоновая корона заискрилась ослепительными переливами всех цветов спектра. Его губы легонько прильнули к сомкнутым губам Джима.

— Прости, Джим, я немного опоздал, — сказал он. И спросил, внимательно и ласково заглянув ему в глаза: — Ну, как ты?

— Я в полном порядке, ваше величество, благодарю вас.

Чуткое ухо Раданайта уловило сухую горечь в голосе Джима, и в его взгляде засквозила грусть. Он чуть пожал обе руки Джима и жестом пригласил к столу.

— Я решил, что сегодня нам больше никто не нужен, — сказал он. — Только я и ты. Полагаю, присутствие кого-то ещё только тяготило бы тебя.

— Я ценю вашу деликатность, ваше величество, — проговорил Джим.

Обед прошёл грустно. Раданайт был ласков и внимателен, но Джим, хоть и старался улыбаться, всё же не мог преодолеть владевшей им подавленности. Впрочем, пара рюмок маиля разлила приятное тепло по его членам, а на душе стало даже немного легче, хотя проблемы не исчезли. На какое-то время Джим ощутил себя в уютном коконе, а грусть улетучилась, как туман под лучами солнца. Маиль оставлял цветочный привкус и горьковатый холодок на языке, а душу расцвечивал яркими и тёплыми красками, и Джим, улыбаясь, обводил взглядом уставленную цветами комнату, пространство которой сияло золотистым светом. Тёплая ладонь Раданайта мягко накрыла его руку, и Джим не отнял её, продолжая улыбаться. Илидор был всё ещё под стражей, Лейлор лежал в коме, лорд Дитмар — в склепе, под прозрачной крышкой криосаркофага, а с Рэшем его разлучала Бездна, но Джим улыбался. Можно плакать, пока от слёз не потускнеют глаза, но горю этим не помочь. Лучше улыбаться, и тогда — кто знает? — может быть, боль станет легче.

— Останься до завтра, — ласково попросил Раданайт, сжимая его руку. — Пожалуйста.

— Хорошо, останусь, — улыбнулся Джим.