Человек из прошлого

Чуть позже дверь открывается, и в гостиную входит товарищ Сиракова, за которой следует ее супруг. Супруг выглядит несколько старше своей жены, сиречь находится в неопределенном возрасте между 50 и 60 годами. Он высокого роста, немного сутулится, седоват, лысоват, лицо хмурое. Мрачное настроение, по всей вероятности, — обычное его состояние.

— Вот мой муж, — говорит Сиракова с улыбкой, которая должна сойти за любезную.

— Твой муж!.. — произносит он с нажимом, глядя при этом на подругу своей жизни с убийственным презрением. Потом, небрежно подавая мне руку, добавляет: — Как видите, товарищ инспектор, двадцати лет новой жизни недостаточно, чтобы убить собственнические инстинкты некоторых людей. Я — ее муж!..

— И что я такого сказала! — недоумевает хозяйка. — Не обращайте внимания, товарищ инспектор, он всегда такой, немножко раздражительный, а сегодня еще и чувствует себя неважно… Потому и дома сидит… Он у меня вообще не очень…

— Вот видите — он у меня… — снова нажимает Сираков с едкой иронией.

Он тяжело опускается в кресло, устремляя неподвижный взгляд в сторону фотопортрета.

— Ну зачем ты так, Коста… — плачущим голосом говорит жена, садясь в другое кресло. — Вечно срамишь меня перед людьми.

— Может быть, я выбрал не совсем подходящий момент, — замечаю. — Прервал, очевидно, какое-то семейное объяснение…

— Не беспокойтесь, ничего вы не прервали, — отвечает Сираков. — Это наше объяснение продолжается больше четверти века.

— Значит, бесполезно ждать конца? — добродушно спрашиваю я.

— Именно. Совершенно бесполезно ждать конца, когда между нами, — при этих словах Сираков дрожащим пальцем показывает на себя и на свою жену, — лежит покойник.

— Покойник? — оживляюсь я.

— Да-да, покойник, — мрачно кивает головой Сираков.

— Кто именно? Извините, но это в какой-то степени по моей специальности…

Сираков порывисто и даже несколько театрально воздевает свою длинную руку и указывает на фотопортрет в углу:

— Вот этот несчастный!

— А-а-а-а… Этот… — бормочу, поворачиваясь к портрету. — Собственно, кто это?

— Вот видишь, — кричит почти торжестующий хозяин, обращаясь к жене, — до такого состояния довела меня, что даже инспектор милиции узнать не может! — В этом месте Сираков поворачивается ко мне и вновь жестом фехтовальщика показывает на снимок: — Этот человек — Коста Сираков, ученый, философ, но он мертв, он погиб, уничтожен. А человек, который находится перед вами, — тут оратор поражает себя в грудь невидимой шпагой, — Сираков-счетовод, живая развалина, печальные останки погибшего прошлого.

— Да… что тут сказать… — вздыхаю я. — Но в известном отношении это приближает нас к цели моего визита. Я тоже интересуюсь одним покойником, хотя он и не столь символичен. Речь идет о Иване Медарове.

— Что? — повышает свой слезливый голос хозяйка, подавшись вперед своим полным станом.

— Да, это так, гражданка, — произношу я официальным тоном, которым пользуюсь в подобных случаях. — Хотя мне и неприятно, что именно я должен сообщить вам об этом, но факт есть факт: вашего брата больше нет в живых.

Сиракова, очевидно, готова разрыдаться, но под угрожающим взглядом супруга вынуждена удовлетвориться достаточно умеренным всхлипыванием. Я снова закуриваю сигарету с облегчением, которое испытывает человек, сознавая, что миновала угрожающая ему опасность. В этот момент хозяин произносит своим сварливым голосом:

— Не такая уж это и неприятность…

— Коста, постыдись! — отзывается со слезами на глазах жена.

— Как я вижу, ваше уважение к покойному не было чрезмерным, — замечаю я.

— Уважение? — вскидывается Сираков. — Такие, как он, заслуживают не уважения, а…

Он смотрит на жену и замолкает.

— Не стесняйтесь, — подбадриваю я его, — закончите свою мысль.

— Мысль моя и так ясна! — огрызается Сираков.

— Вы хотите сказать…

— Хочу сказать, что он вполне заслужил то, что с ним случилось.

— Это звучит как смертный приговор…

— А я бы и приговорил его к смерти… Не моргнув глазом… Если бы я выносил приговоры…

— Коста… — снова всхлипнула Сиракова.

— Ты молчи! — оборвал ее супруг. — Да-да, я бы приговорил его к смерти, если бы имел такое право.

— Тот, кто вынес приговор Медарову и, вероятно, привел его в исполнение, тоже не имел полномочий от закона, — замечаю я. — Надеюсь, что в данном случае это не ваша самодеятельность?

— Нет, — говорит Сираков. — Конечно, нет… Я вообще не принадлежу к людям действия, товарищ инспектор. И в том моя трагедия! Очень хрупким созданием оказался Коста Сираков для этого мира жестоких страстей.

Голос моего собеседника слегка вибрирует от сдерживаемой патетики.

— Ничего, — успокаиваю я страдальца. — В данном случае это для вас, может быть, и неплохо. А не могли бы вы объяснить мне, на чем основывается ваше, я бы сказал, критическое отношение к покойному.

— К этому гангстеру, хотите вы сказать?

— Коста… — снова слышится плачущий голос Си- раковой.

— Ты молчи! — обрывает ее супруг. — Вы слышали что- нибудь о "Комете”? — обращается он ко мне.

— Так, кое-что…