Человек из Назарета

Варфоломей с Иаковом-меньшим (Иаковом Иоанна, которому вскоре суждено было стать Иаковом Иисуса) смогли донести свою весть до учителя только тогда, когда барабаны и трубы уже возвестили о дне рождения Ирода. Пророк, вымытый и одетый против воли (хотя иначе ему пришлось бы остаться абсолютно голым) в прекрасную тунику и плащ, из гардероба самого тетрарха, стоял, щурясь от света, у своей бывшей тюрьмы в плотном окружении стражников. В это время остальные стражники, раздавая пинки и удары, отгоняли возбужденную толпу. Иаков не оставался в долгу. Мало обращая внимание на уколы копий и удары мечей, наносимые плашмя, он крикнул:

— Иоанн! Учитель! Посмотри сюда! Мы здесь — Иаков и Варфоломей! — Иоанн обернулся в их сторону. — Послушай, учитель! Мы с ним виделись и говорили. Работа идет хорошо, твои пророчества начинают сбываться. Это известие и его благословение мы получили из его собственных уст.

— Скажите всем моим друзьям и последователям, — ответил Иоанн, — что теперь они могут идти к нему. Здесь моя работа закончена. Меня изгоняют из царства. Я ожидал смерти, но изгнание — та же смерть. Благослови вас Бог. — И стражники увели его.

Последователи Иисуса составляли уже децемвират [96]— организацию, которая была слишком велика, чтобы обладать прежними свойствами свободной группы случайно собравшихся людей, и теперь с необходимостью должна была приобрести качества манипула [97], преданного своему командиру. Ученики, даже когда их было восемь, редко произносили слово «мессия» и не особенно задумывались над той настоятельной задачей, предсказанной Писанием и громогласно подтвержденной Иоанном, которая состояла в спасении Израиля от греха и создании святого Царства. Воодушевленные учением своего наставника, в котором главное внимание уделялось достаточности хлеба насущного и обличению зла, они тем не менее имели весьма смутное представление о своей будущей жизни. Им виделось, что отныне они будут скитаться по Галилее и помогать Иисусу проповедовать его новую философию тем толпам, которые они смогут собирать, а их собственная убежденность в истине понадобится лишь там, где еще не слыхали о способностях Иисуса как целителя. Нынешняя работа учеников сводилась скорее к сдерживанию толп людей, которые жаждали чудес и не очень-то заботились о том, чтобы платить Иисусу вниманием и прислушиваться к смыслу его учения. Но теперь, с приходом Варфоломея и Иакова-меньшего, ученики стали привыкать к мысли о более высокой цели. Иаков отличался грубоватой прямотой деревенского борца. Варфоломей был более тонким человеком и обладал высокой точностью мысли. Тем не менее существо их речей сводилось к одному и тому же: Израиль должен быть спасен, Иерусалим, хотя и крепкий орешек, поскольку его держат две железные руки — римские оккупанты и синедрион, рано или поздно будет занят, а Царство — не поэтическое словечко, подходящее для песенок Филиппа, но надвигающаяся реальность. Иисус был для них Мессия, Избранный, Помазанник, или Христос, если называть по-гречески, и все, что было сказано в книгах Исаии и других древних пророков, им будет исполнено, причем не через сорок или пятьдесят лет, а в течение ближайших месяцев — десяти, двадцати или тридцати. Симон, который однажды заявил, что все эти скитания, исцеления и проповеди не могут продолжаться долго, в своих предчувствиях оказался прав, хотя он и полагал тогда, что конец их деятельности положат фарисеи. Теперь же Симон знал, что фарисеи непременно будут сломлены, и победит их общественное мнение, которое выковывалось под воздействием нового учения. Римляне? В Писании о римлянах ничего не было сказано. Римляне, как говорил Варфоломей, это временное оккупационное войско — водоросли и обломки деревьев, проплывающие по великой реке жизни Израиля. Иудейская вера их не заботит. Работа Мессии прежде всего должна происходить в мире духа. Мир, где идет купля и продажа, где строятся дороги, ремонтируются улицы и охраняются переулки, где собираются подати, а людей судят за преступления, — это не мир Мессии.