Человек из Назарета

Пожилой человек со спокойным лицом мягко возразил:

— Это слишком смелое утверждение. Гнев — естественное чувство для человека. Всех нас иногда охватывает гнев.

— Такова человеческая природа! — добавил волосатый жилистый человек.

— Ну что же, раз мы учимся не совершать убийства, то должны учиться и не впадать в гнев, — сказал Иисус. — Мы не скоры на убийство, потому что знаем Закон. И теперь мы должны установить в наших душах закон, который велел бы нам избегать ненависти и гнева, как если бы ненависть и гнев были равносильны убийству. Но я иду дальше. Я утверждаю: если ты называешь ближнего своего глупцом, говоря ему: «Будь ты проклят, дурак!» — тебе так же грозит геенна огненная, как если бы ты занес над ним нож.

Иисус улыбнулся, услышав протестующие возгласы:

— О нет, это уж слишком!

— Выходит, нам вообще ничего не разрешено!

— Я и говорю — такова природа человеческая!

— «Дурак ты эдакий!» — да мы произносим это по десять раз на день!

И тому подобное.

— Хорошо, — согласился Иисус, продолжая улыбаться, — я, кажется, несколько преувеличиваю. Но я хотел лишь сказать, что мы должны любить. Душа без любви несет в себе адский огонь. Разве не так?

— Да, может быть, тут есть некий перебор… может быть, может быть… но, с другой стороны, может быть… может быть, во всем этом что-то есть… — Молодой человек с красиво ниспадающими длинными волосами улыбался все шире и шире.

— В этом что-то есть? Что-то?! — воскликнул Иисус. — В этом есть все! Важно не то, что мир видит, и не то, о чем он судит, важно то, что находится внутри нас. Ад и Божья кара — все это в душе человеческой, так же как само Царство Небесное, ибо в душе человеческой — и ненависть, и любовь! Позвольте мне теперь рассмотреть другую заповедь Моисея — «Не прелюбодействуй». Какой можно сделать вывод из того, что я уже сказал ранее?

Как и следовало ожидать, этот вопрос был встречен смешками и ухмылками, словно речь зашла о вещах, отстаивать которые совершенно невозможно. Даже с губ Андрея улыбка не сходила целые три секунды. Какой-то человек, едва достигший, судя по его виду, среднего возраста, с большими, но красиво очерченными влажными губами, заметил:

— Из твоих рассуждений следует, что если я чувствую противозаконное влечение к чужой жене, то уже совершаю прелюбодеяние. Но если я вижу на улице привлекательную женщину, у меня часто возникает желание, поскольку такими нас сотворил Бог. И я не всегда могу сказать, замужняя эта женщина или нет. Получается, что ты превращаешь совершенно естественное желание в грех. Не спорю, желание может быть пагубным, но только в том случае, если оно влечет за собой действие. Ты говоришь вздор, господин.

Иисус очень добродушно улыбнулся, а ведь в такой ситуации, подумали Филипп и Андрей, их учитель Иоанн непременно стал бы метать громы и молнии.

— Да, мы можем любоваться и восхищаться женщинами, — сказал Иисус, — мы можем допустить возникновение первой вспышки вожделения, но едва ли будет честным по отношению к нашим женам, если мы не попытаемся избавиться от вожделения. Вам, кажется, все еще непонятен мой главный довод, смысл которого в том, что грех — это не деяние, совершаемое физически. Грех — здесь, внутри! — И он гулко ударил себя в грудь своим большим кулаком.

Жилистый волосатый человечек выкрикнул:

— И все же, учитель, деяние, совершаемое из плотской прихоти, доставляет наслаждение, коего нипочем не извлечешь, размышляя о том же самом. И если мысль о деянии столь же плоха, как и само деяние, то я все-таки в любом случае предпочту деяние!

При этих словах кое-кто рассмеялся, а Иисус ответил:

— Не в самом наслаждении кроется грех, хотя предвкушение наслаждения, конечно, ведет к греху.

В это время со стороны входа в синагогу послышался громкий, хотя и немного дрожащий, голос:

— Убирайся отсюда, Иисус! Оставь нас в покое! Ты нам здесь не нужен!

Это был человек лет шестидесяти, почти голый, с обвислой, иссеченной шрамами кожей. Он вполз в синагогу на четвереньках, но теперь, при виде Иисуса, встал на дыбы, как дикий зверь. Многие прихожане, кажется, знали его, некоторые побледнели и постарались незаметно уйти, другие прижались к стенам. Иисус улыбнулся так, словно бы узнал этого человека, но улыбка его не была радостной.

— Мы знаем тебя, Иисус! Все, кто здесь есть, знают тебя. Раккаба голафох! Подлый ублюдок! Сын бога-мясника, возвращайся пилить свое дерево, а нас оставь в покое!

— Успокойся! — сказал Иисус очень громко.

— Бери в руки свой большой жезл божий, оседлай его и скачи отсюда, ублюдок!

— Замолчи! — закричал Иисус. — Я приказываю вам, нечистые из преисподней: оставьте его! Оставьте его!

Изо рта человека вырвались странные, бессмысленные слова:

— Домуз хирос чанзир шасир нгуруве, — будто множество ртов издало единый вой глупой радости.