Человечек в колбе

Линнею страшно хотелось занять эту кафедру, но дорогу ему перебили. И перебил ее некто иной, как старый враг Линнея, тот самый доцент Розен, который когда-то добился увольнения Линнея из Упсальского университета. Собственно Розен ничем не был виноват. Он был доцент, метил в профессора, имел право старшинства и получил кафедру. А что Линней знал ботанику лучше Розена — кому до этого было дело?

Через год в Упсале освободилась кафедра анатомии и медицины. Ее-то и получил Линней. Правда, это была не «ботаника», но все же он сделался профессором, а его жена — профессоршей.

Розен-врач читал ботанику, а ботаник Линней читал медицину. Обоим было не по себе, и они решили поменяться. Через год врач сделался профессором медицины, а Линней получил кафедру ботаники. Наконец-то!

— Изучайте свое отечество, путешествуйте, собирайте животных и растения. Я сам… — и тут Линней принялся рассказывать, как он в молодости бродил по Лапландии без гроша в кармане и питался сухой рыбой. Это была его вступительная лекция.

Линней-профессор повел дело круто. Ботанический сад в Упсале был мигом преобразован, на месте старого дома-развалины появился новый, библиотека росла не по дням, а по часам. Все лето Линней бродил со своими учениками по лесам и полям и натаскивал столько растений в город, что можно было подумать — они собирали не гербарии, а запасали сено. Гербарии росли, росли и коллекции животных. Ученики Линнея побывали и в Китае, и в Америке, и в Африке и в Индии и отовсюду привозили ценные материалы. Флора и фауна Швеции изучались так старательно, что вскоре Линней мог дать полные списки и описания шведских животных и растений. Своих учеников он заставлял делать самые разнообразные исследования, проверяя их и присматривая за ними. Когда он собрал и опубликовал все эти «диссертации», то получилось семь увесистых томов. Там было все: и растения, употребляемые в корм скоту, и описания отдельных растений — березы, смоковницы и других, и описания животных, и сочинение «о сне растений», и «душистые растения», и много-много другого. Всего до ста пятидесяти работ.

— А мухомор? Мы забыли о мухоморе! — и очередной студент получал задание — исследовать мухомор и написать на эту тему «диссертацию».

Линней-врач и Линней-ботаник жили в тесной дружбе. И когда Линней заболел, то он быстро нашел лекарство. Оказалось, что земляника великолепнейшее средство от ревматизма, так, по крайней мере, думал Линней. Он съел целые горы земляники, и — выздоровел. Пришлось и на эту тему написать статейку. Но еще более чудодейственное лекарство он открыл от подагры; правда, оно помогает только систематикам. Линней лежал в постели и страдал, когда один из его учеников привез ему гербарий канадских растений. Линней мигом вскочил, занялся рассматриванием их и так развеселился, что и сам не заметил, как выздоровел. Подагру как рукой сняло.

А научные работы одна за другой писались, переписывались набело, отдавались издателям и выходили в свет. Линней писал и о животных, и о растениях, классифицировал жуков Швеции и улиток Индии. Растения Индии, Канады и других стран пестрой вереницей пробегали перед ним. Его слава росла, а вместе с ней росли и нападки врагов и критиков. Впрочем, Линней не отвечал им.

— Лета, коих я достиг, мои занятия и характер запрещают мне поднять перчатку моих противников. Я взываю к потомству! — вот как он отвечал врагам. А на деле он считал себя всякий раз глубоко обиженным. Он не умел полемизировать — вот в чем секрет его миролюбия.

Классификация успешно развивалась. И в двенадцатом издании своей «Системы природы» он дал ее в законченном виде. Так, по крайней мере, думал сам автор. Единственно, что ему никак не давалось, это — микроскопически малые животные и растения. Инфузории, бактерии, коловратки — куда их отнести? Он несколько раз менял свое мнение на этот счет, и наконец успокоился, устроив группу «червей», куда и поместил все, чему не нашел более подходящего места. И все же инфузории его беспокоили.

— Несомненно, творец, создав столь малых животных, намеревался оставить их за собой, — решил он в конце концов. А раз сам «творец» оставил для своих занятий эту группу микроскопических животных, то человеку ли было соваться в нее со своим умом? И Линней не совался, он уступил инфузорий «творцу».

Зато с самим человеком он не очень поцеремонился. Устроив особый отряд «приматов» («князей животного мира»), он преспокойно отнес туда человекообразных обезьян и человека. А чтобы еще больше подчеркнуть свой геройский подвиг, прибавил к научному названию человека (Homo sapiens) коротенькую строчку «познай самого себя». Это значило, приблизительно, «посмотри, какая ты обезьяна». Многим это не понравилось, и Линнея порядком поругивали за такую вольность.