Челленджер

Её явно забавляет моё замешательство. Может, она права, что за занудство? Но неотвратимая логика спора, заставляющая оппонентов, подчас помимо воли, занимать противоположные позиции, и то, как открыто она потешается, мешают отступиться.

– Нет, почему… Но всё-таки ничего более, как бы это сказать…

– Давай, вразуми меня: чем же плоха моя работа?

– Не то чтобы плоха, но всё же…

– Всё же?

– Да, всё же… Продавать своё… мм… сексуальное обаяние, привлекательность, эротизм…

– Погоди, ты кто по профессии?

– Я инженер. Научный работник, если угодно.

– Ага, значит, проституировать мозгами – нормально, а голосовыми связками – нет?

– Зачем так сразу – проституировать?

– Будем называть вещи своими именами, – усмехается она. – Ты свои способности продаёшь? Продаёшь. Так в чём же дело?

Необходимость отстаивать сомнительную точку зрения раздражает всё сильнее. А ей хоть бы хны – она пожимает плечами, и в свете уличных фонарей в ключицах пролегают беззащитные тени.

– Стоп, ты меня как кого спрашиваешь? Как представителя целевой аудитории?

– Давай-ка разберёмся, – проигнорировав мою попытку отшутиться, настаивает она, – в чём проблема?

– Проблема, как ты выражаешься, в том, что есть большая разница…

– Неужели?! – снова перебивает меня эта нахалка.

– …разница, заключающаяся в том, что я разрабатываю медицинское оборудование, которое спасёт сотни тысяч человеческих жизней. Что может быть благородней?

– Браво, браво… – иронично роняет она. – Ты, наверное, рыцарь?

– Да уж, рыцарь… У меня даже меч есть.

– Не сомневаюсь.

Это, пожалуй, слишком. Но, вопреки язвительности, в её слегка надтреснутом голосе слышится некая необъяснимая горечь и теплота.

– Раз уж ты о высоких материях, позволь и мне, – помедлив, она решает добить меня окончательно.

– Конечно-конечно, – я пытаясь придать голосу безразличный тон.

– Так вот, мы, блудницы, гораздо нужнее, чем вы – спасатели человечества. Да, в извращённом, по-твоему, виде, я продаю ласку и фантазию. Но если мы замолчим и прекратим шептать вам на ушко нежные слова, то и вы, и ваше человечество околеете от недостатка любви, нежности и тепла.

– Ой! Прям Мария Магдалина, – я поднимаю раскрытые ладони, изображая готовность к капитуляции.

– Вот-вот, кстати, даже католическая церковь склонна культивировать образ раскаявшихся проституток.

– Что-то особого раскаяния не наблюдается. И потом, насколько я помню, блуд – один из семи смертных грехов.

– Как уныние и чревоугодие, – она демонстративно косится на мою пачку.

– Красиво излагаешь.

Я рассмеялся, признавая абсурдность дальнейшего спора. Мы помолчали.

– Ладно, а чем ты занимаешься, когда не трудишься на поприще теплоснабжения и любвеобеспечения?

– Знаешь, котик… – начинает она вкрадчиво-коварным тоном.

В этот момент звонит телефон, она предостерегающе поднимает указательный палец и, выслушав пару коротких фраз, поворачивается ко мне.

– Мне пора ещё немного повопить, – произносит она хрипловатым, сочащимся сексуальностью голосом.

Обезоруживающе улыбается, обдаёт меня профессионально-томным взглядом и, расхохотавшись, юркает внутрь.

* * *

Покончив с первой частью, я перешёл к терапевтической функциональности будущего продукта. В наши амбициозные планы входит не только предоставление вспомогательной диагностической информации, но также инструмента, позволяющего не просто философски взирать на плачевное состояние пациента, а предпринимать шаги для решения проблемы посредством того же ультразвука. Таким образом, мы вторгаемся на неизведанную территорию. Никаких мало-мальски достоверных данных подтверждающих, что это теоретически возможно, у нас нет. Скорее наоборот: подобные опыты, описанные в научной литературе, прежде давали сомнительные результаты.

Я снова зарываюсь в работу. Пожалуй, пришло время признать – толком я ничего не знаю, всё делается настолько впопыхах и на авось, что абсолютно непонятно, как вообще что-либо в итоге получается. Но самое интересное – оглядываясь назад, пройденный путь обретает некую внутреннюю логику и даже величавость. Однако так кажется только потом. А пока моя деятельность состоит из хаотичного, если не сказать панического, метания и выискивания путей вывернуться из сложившейся ситуации – при постоянном дефиците данных, знаний и катастрофической нехватке времени. Но именно это и тешит самолюбие, заставляет бороться и добиваться цели.

Мне, как натуре увлекающейся, в такие периоды сложно не только сохранять баланс между трудом и отдыхом, но даже просто расслабиться. Азарт погони за ускользающей целью беспрерывно жжёт изнутри, за что приходится платить ошибочными решениями, потраченным зря временем и хроническим недосыпом, пагубно сказывающимся на моём и без того прихрамывающем чувстве меры. Эти марш-броски превращаются в умопомрачительную помесь воодушевлённого экстаза с кошмарным бредом.