Читаем Челленджер полностью

Челленджер

У Шурика каждый раз одно и то же – детские вопли, отцовские внушения, потом ритуал отхода ко сну и напоследок «quality time»^[24] на кухне или в гостиной. Впрочем, в гостиной сохраняется та же атмосфера советских посиделок на кухне с самодовольным брюзжанием и циничным отношением ко всему, выходящему за рамки бермудского треугольника семейных ценностей, карьеры и мировой политики. И все эти прелести – при неукоснительном соблюдении ночной дисциплины. Всё бы ничего, если б не его непреклонность касательно провождения времени с детьми, и договориться приходить, когда они уже уложены, невозможно. Шурик обижается, уговаривает, настаивает, и не мытьём, так катаньем добивается своего.

Для него это святое, и в этой обители семейного счастья я не хочу быть заподозрен в святотатстве. И вот я сижу посреди этого бедлама и мечтаю о дУше, о тишине и о том, чтобы спокойно накуриться… А курить нельзя. Вика обнаружила и выполола мой цветок свободы. «У женатого человека одна радость – как следует выспаться», – зевает Шурик, почёсывая брюхо. Одеяло у него слишком толстое и колючее, а подушки чересчур большие, и по утрам ноет шея. Интересно, какие же надо отрастить плечи, чтобы было удобно спать на таких подушках.

У Раби другая крайность: его квартира – нечто среднее между общественной ночлежкой, проходным двором и круглосуточной вечеринкой. Когда и в каком количестве нагрянут очередные гости, не знает никто, даже он сам. Там редко удаётся отдохнуть. Вот и получается, что днём я лабаю алгоритмы, а по вечерам отрабатываю то няней, точнее, заводной куклой, то белой вороной, искоса зыркающей на незваных прожигателей жизни в ожидании, пока те начебурахаются и расползутся по домам.

В пятницу передо мной и вовсе не простая дилемма: либо Ариэль, либо мои химеры. И хотя возвращаться отнюдь не тянет, упускать исключительную возможность работы дома я не намерен. Моя врождённая тяга к свободе вопиет от такой мысли, и я чаще подумываю о переезде. Том самом, на который пытался сподвигнуть Иру… И вновь передо мной оживает сцена, как я экспрессивно жестикулирую, живописуя красоты Сан-Франциско, а она, едва прикрывшись простынёй, смотрит на меня и улыбается, думая о своём. Это ведь было совсем недавно, а кажется, так давно, что я вижу всё словно сквозь плотную пелену…

Но сегодня мне ничего не мешает. Никто не удерживает… Более того, сегодня уже нет никаких причин тратить столько времени и сил на никому не нужные полёты или поездки через полштата. Но что-то останавливает меня. То ли леность, то ли нежелание одному осуществлять то, что хотел сделать вместе с ней. Неясно. Но так или иначе переезд я откладываю, занимаю себя другими делами, говорю себе, что ещё не совсем оправился. Что надо всё хорошенько взвесить. Мне нужно ещё немножко времени. Как знать, возможно Сан-Фран – не лучший вариант. Либо мне просто тяжело покидать дом, где прожил долгие годы, где разобрал себя на кусочки и кое-как собрал заново…

* * *

Около полуночи мы договорились встретиться с Зои. В ожидании конца её смены я съездил помыться и переодеться и, так как в мотеле заняться нечем, коротаю время в офисе. Гоняю симуляции, оптимизирую параметры – муторная деятельность, подобная поиску иглы в стоге сена, при отсутствии какой-либо уверенности, что в этом стоге действительно имеется искомое.

Тем временем в студии звукозаписи за стеной острое воспаление порно-активности. Который час кряду они гоняют туда-обратно один и тот же эпизод. Видать, тоже творческий поиск… правильной интонации или тембра… поди угадай. Эх, натравить бы на них Ариэля, он бы мигом нашёл и тон, и тембр. Дикие стоны прорезаются сквозь музыку в наушниках, усиливая раздражение.

Плюнув на работу, бреду вниз, сажусь на ступеньках у входа и закуриваю. Вскоре из здания появляется девушка с собранными на затылке волосами, просит огня и пристраивается неподалёку. Провожая взглядом редкие машины, она откидывает непослушную чёлку, и в мягких движениях чувствуется усталость.

Докурив, она достаёт ещё одну, снова просит огня и уже не возвращается на прежнее место, а садится рядом.

– Тут работаешь? – помолчав, интересуюсь я.

– Ага, там, на втором этаже.

– А-а… Хорошо хоть здесь не слышно. Тебе как? Не мешают эти вопли?

– Вопли? – смешливо сощурившись, переспрашивает она.

У неё задорная улыбка, сумбурно разбросанные трогательные веснушки и выбившаяся прядь волос, щекочущая губы.

– Ну эти… А-а! У-у! Ох-ох! – вою я, пародируя застенные стоны.

– О-о, да тут незаурядный талант пропадает! Может, тебя к нам?

– В каком смысле «к нам»?

– В прямом, это я там… А-а! У-у! Ох-ох! – передразнивает она.

– То есть?..

– То есть – озвучиваю, в смысле, воплю.