Чек за жизнь

— Так уж распорядились сверху, решив, что в течение двенадцати часов заложники могут обойтись без еды. Наш закон гласит: «Привязал собаку на цепь, оставь ей воду». Но если ты голоден, я могу тебе кое-что дать.

— Нет, спасибо, я не хочу уподобляться той суке, что в туалете, которая думает исключительно о спасении собственной шкуры — сказал я. Иначе я не мог ее назвать. Это был самый, что ни на есть животный инстинкт и слово «сука» как никакое другое было к месту.

Видя, что мой провожатый не очень агрессивный, я попробовал заговорить с ним о его судьбе. Я начал расспрашивать его о том, почему он здесь и он спокойно отвечал на вопросы. За это короткое расстояние, что мы прошли из этой комнаты до зала, я успел узнать от него, что он пошел на этот отчаянный шаг, чтобы достать деньги на лечение своего брата. Меня этот ответ не очень-то удовлетворил. Ведь убивать людей ради спасенья других — не столь благородное дело.

— Чертов ублюдок! — думал я про себя. — Ах, если бы я не был таким худым и немощным, я бы накинулся на этого быка и прикончил бы на месте.

В этот момент начиналась моя истерика. Истерический смех. В который раз я заходил в этот зал и снова садился, и каждый раз на разные сиденья. От истерики я уже думал прикинуться больным, чтобы меня, наконец, никто не трогал, чтобы я никого не видел, чтобы я просто очнулся у себя в постели, рядом с которой сидит моя мать и говорит мне, что это был всего кошмарный сон. И я, действительно был уверен, что я во сне. Я боялся, как бы в порыве этого состояния не совершить какую-нибудь проделку, за которую меня могли бы застрелить на месте. Я не знал точного времени, но предполагал, что было около двух часов ночи, а может и меньше. Телефон разрядился окончательно и отключился. А спрашивать у кого-то время было нежелательно. С каждым часом агрессия у людей возрастала.

Услышьте нас на суше!

Мне очень хотелось спать. Есть хотелось тоже, но меньше. Некоторые в зале уже спали, в основном дети, с которыми были их родители. Но я даже думать об этом не посмел бы. Оставалось всего каких-то шесть часов — каких-то триста шестьдесят минут.

Прошло совсем немного времени. Свершилось то, чего все так ждали. Человек в маске, которого я все время принимал за главаря, вышел на сцену и громко сказал в микрофон следующее:

— Деньги готовы, транспорт для отъезда готов. Молитесь, чтобы это не оказалось ложью.

По залу прошелся какой-то неистовый гул. Это был крик отчаянных душ, часами ранее утративших всякую надежду. А может, и нет. Может, я был единственный пессимист среди этих людей, кто не верил, не надеялся и уже не ждал. За эти прошедшие шесть часов я успел разочароваться во всех и во всем так, как не разочаровывался никогда. Признаться, у меня и времени на это не было. Я был готов умереть.

В первые минуты третьего (по моим неточным подсчетам) прибыл еще один посредник для переговоров.

— Деньги уже готовы. Отпустите их! — сказал посредник, тихо и не уверенно подходя к авансцене.

Неожиданно главарь начал смеяться. Его смех был все сильнее и сильнее. Мы недоуменно смотрели то на него, то на посредника. Наконец, он остановился.

— Прошу вас будьте серьезны! Хотите, я останусь? Только отпустите их! — настаивал посредник.

Люди замерли в ошеломлении, и у них появилась какая-то надежда. Казалось, вот-вот принесут деньги и все закончится.

— Кто-нибудь понял, почему мы здесь? — обратился он в микрофон к публике. — Того кто, это уже знает, мы отпустим.

— Я знаю, — промолвил и привстал один из сидящих на первых рядах. И в этой гробовой тишине его услышали все.

Воспользовавшись смелостью одного, поднялись еще двое.

— Выйдите сюда на сцену, — приказным тоном сказал главарь и трое мужчин поднялись на сцену.

— Так-так. Значит, самые умные. Вы точно знаете, зачем мы здесь? Смотрите не ошибитесь! — сказал он и многозначительно посмотрел на посредника.

— Да, — поочередно проговорили все трое нерешительно.

— Тогда мы вас отпускаем — сказал главарь, повернулся к ним спиной, и в следующую же секунду расстрелял из автомата всех троих через плечо. Парнишка оказался прирожденным стрелком и все, трое полегли намертво.

Настала очередная гробовая тишина, которая быстро нарушилась отчаянными воплями. Я же сохранял невозмутимость и внимательно следил за действиями этих людей. В голове не укладывалось, что все это значит.

— Ну вот, мы вас отпустили. Да примет Всевышний ваши души. Хе-хе! — он засмеялся, затем резко вернулся к посреднику и продолжил. — Так не пойдет. Вы чуть было не сорвали спектакль. Я хочу, чтобы этот спектакль имел неожиданную развязку. А до конца… — посмотрел он на часы, — а до конца еще пять половиной часов.

Посредник стоял по стойке смирно, не отводя глаз от трупов. И как он только не обделался! У его «предшественников» были слишком дорогие костюмы, поэтому они не обделались. А почему этот смельчак не обделался? Я бы точно обделался.